Олелько продемонстрировал перевитый оленьими жилами лук, затем показал кинжал с пожелтевшей от времени костяной ручкой и похлопал себя по кафтану с кожаными нашивками на груди:
- Забрал всю справу отцову. Переночую в овине, а там по тропкам на тракт выберусь, пока не раскисло всё. И в Ршу, в дружину проситься буду. Попрощаться зашёл.
За забором насмешливо затрещала сорока. Вот, значит, как дела складываются... Олелько по-своему понял молчание приятеля:
- Не грусти зря! Трёх зим не минет - приеду в Востраву вас навестить, Филина приструнить - на своём коне, в шеломе да кольчуге. Вот увидишь - славный витязь из меня будет!
- Не об том дело... Скажи, Олелько, я тебе друг?
- Конечно! Друг, почитай братец названый. Побрататься что ли хочешь перед дорогой?
- Нет. То есть побрататься с тобой рад буду... только... - Юрась крепко сжал кулаки и выпалил, - возьми меня с собой в город!
Олелько опешил:
- Ты чего, Журка! Сам посуди, какой из тебя гридень?
- Я не в дружину. К златокузнецу хочу податься, попробовать, вдруг выйдет у меня жуковинья лить, гривны чеканить или иное доброе дело творить, - у Юрася от смущения порозовели щёки.
Удивлённый Олелько окинул взглядом нескладную, долговязую фигуру приятеля, его босые ноги, ветхую одежонку и заблестевшие вдруг глаза.
- А осилишь дойти? Сам понимаешь, ждать я тебя не стану и на закорках сквозь Буеву топь не поволоку.
- Осилю, - твёрдо сказал Юрась, - а не то в болотине сгину. Всё равно в Востраве мне места нет.
- А и ладно! Товарищам в дороге веселей будет! Там, глядишь, я у тебя буду шелом заказывать или перстенёк с лалом для невесты-красавицы, - расплылся в ухмылке Олелько.
- Или я тебе золотом платить буду, чтобы ты лавку мою стерёг от татей, - засмеялся и Юрась, - свои люди, сочтёмся.
- Я в овин, - Олелько оглянулся, - мало ли Филин меня искать станет. Ты соберись в дорогу и подходи, с рассветом тронемся. Только лапти надень и лопотину какую потеплей прихвати. За еду не тревожься - настреляем гусей да зайцев.
- Уговор! - Юрась хлопнул приятеля по протянутой ладони, - А вон и мамка моя идёт.
Олелько не стал здороваться с тёткой Светланой и юркнул в сумерки улицы. Юрась вернулся в хату. Вскоре скрипнула дверь, вошли мамка с Киршей. Братишка совсем по-взрослому отёр рушником лицо и руки, снял грязную рубаху. Мамка запалила лучину и разбудила Ладу.
- Вечеряйте без меня, чада! А я Ночку подою и тоже сяду.
Хлопотливая Лада споро разложила по столу ложки и нарезала каравай. Духовитая ячменная каша и правда оказалась сдобренной копчёной гусятиной. Юрась жадно глотал и чуть не подавился - ему хотелось поскорей поговорить с мамкой. О пораненном боке коровы он и думать забыл, и только увидав мамку с хворостиной, понял, что на прощанье схлопочет трёпку.
- Мамо, прости меня, непутёвого! - Юрась встал из-за стола и поклонился в пояс.
Усталое лицо Светланы потемнело:
- Что ещё натворил, неслух?
- Ухожу, мамо.
Светлана тяжело опустилась на лавку:
- Куда?
- В город. В Ршу. Счастья искать пойду.
...Честно сказать, Юрась надеялся, что мамка крепко обнимет его, как обнимала мальцом, и скажет, что никуда не отпустит своего первенца, что не бывать дому без старшего, что...
- Славно надумал, сын. Когда в путь? - голос матери звучал твёрдо.
- Нынче же. Мы с Олелько вместе отправимся.
- Лягушек ловить в Буевой топи, там и сгинете, обормоты, - фыркнула Лада и получила от мамки весомую затрещину.
Светлана поднялась с лавки, обняла сына:
- Вырос и крылья расправил, мой журавлёнок. Будет тебе счастье, хороший, высоко полетишь.
От рук матери пахло молоком, от рубахи кисловатым, знакомым потом, родным теплом. Юрась всхлипнул и разрыдался как маленький, растаяв от ласки. Мамка гладила его по худой спине, целовала в макушку, что-то пришёптывала неразборчивое, словно баюкала. Лада, почуяв, что братец и вправду уходить собрался, наладилась выть, как воют на проводах. Только Кирша смотрел исподлобья - он не одобрял бабьей мокрети. Впрочем, долгого плача не вышло - Светлана была деловита.
- Соберём тебя по-людски. Ты высокий, как тятя, его свитка тебе кстати придётся, кожух тоже и поршни почитай не изношены, - откинув тяжёлую крышку сундука мамка перебирала одёжки, - или вотолу тебе отдать, кожух-то тяжёлый. На-ка, примерь.
Юрась накинул мягкий шерстяной плащ, набросил на голову капюшон. От одежды пахло лавандой и мятой. Светлана глянула и отвернулась, смахнув слезу.