- Сокол. Журка, я сокола подстрелил. С кольцом!!!
Юрась метнулся к приятелю. И вправду это был мёртвый сокол, взъерошенный, пёстрый, прошитый стрелой насквозь. На скрюченной хищной лапке красовалось золотое колечко. Юрасю стало не по себе.
- Слышь, Олелько, бечь нам отсюда надо. Объявится хозяин сокола - взгреет нас, мало не покажется. И стрелу отнимет.
- Повинимся - простит, - протянул Олелько, но как-то неуверенно, - виру захочет.
- И чем мы её платить будем? - Юрась протянул приятелю пустые руки.
- Бобров по зиме набью, откуплюсь, - почти прошептал Олелько, - или к мамке... Слышь - скачут!
Приятели метнулись к дубу, собирать одежонки. И, конечно же, не успели. С десяток пышно одетых всадников, в алых и синих плащах, окружили их, выставив тонкие пики. Бесновались собаки - Юрась таких длинноносых и тощих в жизни не видел. Белокурый, синеокий, похожий гордым профилем на одну из своих собак, всадник в кафтане, расшитом золотом, приблизился к ним, остальные расступились, давая ему дорогу:
- Кто такие?
- Из Востравы мы, батюшка-князь, вольные люди - безошибочно титуловал всадника Олелько, - я Олелько, Тужилин сын, а он мой приятель Юрасько.
- Что забыли под дубом?
- В Ршу идём. Князь Брячислав, случилось, охотился в наших краях, я у него проводником был, глянулся ловкостью. Теперь хочу к нему в дружину проситься в детские.
- Ты, глуздырь, в дружину собрался? Гляньте, братие, каких воинов Брячислав Изяславич себе находит! - князь ткнул пальцем в мальчишку, всадники дружно захохотали. Вдруг смех умолк. Один из всадников спрыгнул с коня и поднял из примятой травы злополучную птицу. Князь принял сокола в ладони, прижался щекой к ещё тёплым перьям, поцеловал в окровавленный клюв:
- Чья стрела?
- Моя, князь-батюшка. То есть не совсем моя... Я её из Святовитова идола вытащил на опушке... Прости, князь, выплачу тебе виру, бобровыми шкурками, отслужу... - голос Олелько дрогнул.
- Доброе дело. Вира за сокола - три гривны. Вира за славянина - пять. Как тебя звать? - синяя молния княжьего взгляда полоснула по Юрасю.
- Юрась, сын...
- Скажешь его отцу, пусть к княжичу Мирославу Рогволодовичу за вирою едет, в Полоцк. Две гривны ему причитается, полной мерой, - спокойно, даже ласково произнёс всадник и обернулся к своим, - Повесить!!!
Юрась словно смотрел страшный сон. Перепуганный насмерть Олелько рванулся бежать, всадники окружили его подталкивая концами копий. Один гридень спрыгнул с коня, снял с седла моток верёвки, и ловко карабкаясь по ветвям, перекинул её через дубовый сук. Двое других спешились и потащили визжащего, потерявшего человеческий облик Олелько к петле. Дружок упирался ногами, кусался, рыдал, запрокидывая вихрастую голову. Княжич смотрел молча. Ловкие руки накинули петлю на шею, Олелько в последний раз тонко, по-заячьи вскрикнул, потом захрипел и замолк. Запоздало, нелепо Юрась попробовал броситься на помощь другу, но ничего не успел. Какой-то всадник древком копья больно ткнул его в грудь, перешиб дыхание. Стало темно.
Глава 3
...Пахло сладко и утешительно. Запах мёда, разварных ягод и овсяной муки, перетомленных в кулагу, любимое детское лакомство. Мамка ставила им, малышам, полную миску, и улыбаясь, смотрела, как они жадно причмокивают, сталкиваются ложками, облизывают чумазые рты и пальцы.
- Кушай, маленький!
Деревянная ложка полная кулаги прикоснулась к губам Юрася, он послушно открыл рот и проглотил сладковатую, ароматную жижу.
- Умничка... Кушай, давай ещё! - мягкий, ласковый женский голос убаюкивал и одновременно придавал сил.
- Мама? - удивился Юрась и открыл наконец глаза. С года смерти отца он не помнил от матери такой ласки.
Женщина, сидящая у постели не была его матерью. И ничьей матерью быть не могла, по крайней мере так Юрасю показалось с перепугу. Настоящая баба Яга, которая ест на завтрак детишек и якшается с такой нечистью, что и вслух-то о ней не скажешь. Седые косы, увешанные медными, костяными и деревянными фигурками. Связка амулетов, каких-то высохших лапок и крохотных черепов на морщинистой смуглой шее. Пятнистые от старости руки, перевитые венами. Мятые и румяные, словно зимние яблоки, щёки. Редкие жёлтые зубы. И совершенно юный, цепкий и острый взгляд. Сейчас старуха улыбалась, но Юрась почему-то очень живо представил, какова она в ярости. Он попробовал сесть и бессильно упал назад, в ласковые меха. Скосив глаз, он заметил что лежит на бобровой полости, а укрыт рысьей шкурой.