Они целовались и плакали, лихорадочно ощупывая руками лица друг друга, словно желая еще раз убедиться, что они на самом деле вместе. Она ответила на все его вопросы о Элизабетте и себе самой, о том, как у нее дела с масками, пока он вешал ее накидку поверх некоторых своих вещей на крючок. Потом, еще раз обняв ее, он отвел ее к скамейке.
— Сколько времени тебе дали, Мариетта? — Он крепко обнимал ее, вдыхая ее аромат, держа ее за руки и касаясь губами ее щеки. — Пять минут? Десять? На пятнадцать я и рассчитывать не могу.
Она улыбнулась, проведя пальцем по его подбородку, ее сердце разрывалось от того, как он похудел, ослаб и каким пустым был его взгляд.
— У нас впереди целая ночь, любимый.
Он что-то прошептал и погрузил лицо в ее волосы. Потом он опять посмотрел на нее, обвел ее взглядом и снова погладил ее локоны.
— У тебя по-новому уложены волосы. Мне очень нравится.
Она улыбнулась, поправив свои кудри: теперь волосы больше не пудрили.
— Я хотела выглядеть как можно лучше для тебя.
Затем она поинтересовалась, как он поживает здесь, в заключении, и насколько серьезной была его болезнь, но он не стал описывать ей все ужасы и утаил от нее, как едва не умер от сильного жара. У него было множество других вопросов, она отвечала на них, а когда он остановился, Мариетта сказала ему, что в кармане накидки лежит рисунок Элизабетты, несколько подарков и письма от Антонио и других двух братьев из Англии и Америки, которые она бережно хранила для него.
— Это может подождать, — сказал он, глубоко заглянув ей в глаза.
— Конечно, — согласилась она и начала расстегивать корсет платья. Он остановил ее.
— Позволь мне, — попросил он мягко.
Когда они обнаженные легли на его узкую кровать, каждого охватило такое непреодолимое желание друг друга, что первый акт любви был неистовым, стремительным и восторженным настолько, что она извивалась и пронзительно вскрикивала.
И лишь занявшись любовью во второй раз, они были в состоянии ласкать друг друга, как делали это обычно в прошлом. Каждый изгиб, каждая черточка тела Мариетты была осыпана ласками, приносящими ей трепетное и сладострастное удовольствие, а Доменико — силу и наслаждение.
За ночь свеча сгорела до конца, и Доменико зажег новую. Когда он вернулся в постель, она приподнялась на локте и спросила, как он достает все необходимое.
— Я продал пару плащей, перчатки и туфли. Охранники приобретут все, что угодно, а у меня теперь есть достаточно денег на прачечную и свечи.
— Я принесла тебе два мешочка с золотом. Я продала кольцо.
— Думаю, один ты можешь забрать. Этих денег мне хватит надолго.
Мариетта положила руку мужу на плечо.
— Возможно, твою невиновность докажут еще до того, как ты успеешь потратить четверть этих денег.
— Я доказал это с помощью тех, кто был на моей стороне, но наветы клеветников затмили судей. Кто мог подумать, что здесь, в Венеции, где самый простой горожанин имеет право на законную защиту, я, хранитель этих прав, стану жертвой лжесвидетельства!
Она радовалась тому, что он полон здоровой злости, которая свидетельствовала о том, что, несмотря на все, через что ему пришлось пройти, он не теряет духа.
— Себастьяно просил передать тебе, что, как только настанет подходящее время, он предъявит дожу петицию о твоей невиновности, подписанную многими людьми.
— Скажи ему, что я глубоко ценю его поступки, но не питаю никаких иллюзий на этот счет.
— Дож был твоим другом! Естественно…
— В его глазах я опозорил страну и его самого. Тем не менее я буду продолжать делать для Ла-Серениссимы все что потребуется, даже если это будет иметь такие последствия.
— Я знаю, правда на твоей стороне. — Мариетта нагнулась и поцеловала мужа в губы.
— Кто теперь живет в палаццо Торриси? — поинтересовался он. — Надеюсь, не Филиппо Селано.
— Нет! Я слышала, что он пытался купить его, но, так как это государственная собственность, ему отказали. Его не открывали с тех пор, как официально закрыли через несколько дней после того, как мы с Элизабеттой уехали оттуда. Думаю, ценности перевезли во Дворец дожа, но окна остаются запертыми. Поэтому замок в безопасности до твоего возвращения.
Доменико покачал головой.
— Если меня когда и освободят, то заставят покинуть республику, а в этом случае ничего из того, что принадлежало мне, не будет возвращено.
— Но мы не останемся без денег! Я сохранила все свои драгоценности, кроме одного кольца. Продав несколько украшений, мы сможем снова встать на ноги и начать жизнь заново.