— Вон Оспедаль-делла-Пиета.
Она заставила себя посмотреть на большой особняк с простым фасадом, его окна были загорожены решетками с внутренними ставнями.
— Это большой дом, — прошептала она.
Украшенный вход выходил на улицу для гулянья, его углубленный дверной проем охранялся железными воротами. С восточной стороны здания был узкий канал, а с западной части к нему примыкала значительных размеров церковь. Изеппо сказал:
— Это церковь Санта Мария делла Пиета, одно из мест, где хор и оркестр оспедаля дают концерты.
Каттина прошептала своей дочери:
— Это там ты будешь петь однажды.
Мариетта сильнее прижалась к ней. Каттина погладила волосы дочери. Гондола подошла ближе к Рива-делла-Скьявони, и женщина при свете единственного фонаря, освещающего его главный вход, увидела, что в воротах внизу есть отверстие достаточно большое для передачи маленьких подкидышей. Неожиданное сомнение охватило ее, пронзая холодом. Впервые она начала бояться, что ее дочь могут не принять. Когда гондола оставила бухту Святого Марка, чтобы скользнуть под мостом в боковой канал, Каттина увидела, что и у входа с воды в оспедаль ворота имели точно такое же отверстие. Гондола подошла к ступеням.
Изеппо велел Мариетте высаживаться первой, но она потянулась, чтобы поддержать Каттину, когда двое мужчин подталкивали ее вверх по ступеням. Что касается самой Каттины, она чувствовала себя совершенно обессилевшей, ее колени готовы были подогнуться в любой момент. Затем дверь открылась, и одетая в белое монахиня сделала шаг к воротам.
— Да? — произнесла она вопросительно.
Каттина схватилась за прутья решетки, чувствуя, что жизнь покидает ее. Она выкрикнула единственную отчаянную мольбу:
— Будьте милосердны, приютите моего ребенка!
Когда мать потеряла сознание, Мариетта пронзительно вскрикнула. Если бы Изеппо не поддержал Каттину, она бы выскользнула у него из рук и исчезла в темной воде.
События следующих нескольких часов почти стерлись из памяти Мариетты. Все, что она могла вспомнить, — Изеппо несет ее мать в здание.
Каттину положили в кровать с помощью дежурных монахинь. Священник из церкви Ла-Пиета исполнил последние ритуалы. Мариетта сидела, держа руку матери. Изеппо, которому монахини разрешили остаться с ребенком, разбудил ее как раз перед наступлением кончины матери. Каттина открыла глаза и посмотрела на дочь со слабой улыбкой. И умерла.
Изеппо дал полный отчет о Мариетте старшей монахине, сестре Сильвии, которая записала все для попечителей. Он хотел взять Мариетту к себе домой и даже поторапливал ее, чтобы она пошла с ним в вестибюль, намереваясь увести ее, но монахини остановили его. Его предложение привезти ее обратно через месяц или два тоже были отвергнуты. Сестра Сильвия положила властную руку на плечо Мариетты.
— Этот ребенок теперь под нашей опекой, синьор. Желания умирающей женщины нельзя игнорировать. Это дом сострадания с хорошей репутацией.
Изеппо не оставалось ничего другого, как уехать. Когда дверь открылась, он помедлил, чтобы оглянуться на ребенка, уныло стоящего рядом с монахиней. Ее руки безвольно свисали по бокам, рыжие волосы взъерошились вокруг бледного, залитого слезами лица, ее тусклое крестьянское платье контрастировало с белоснежной одеждой монахинь.
— Я вернусь, чтобы проведать тебя, Мариетта, — пообещал он.
— Никаких посещений, — заявила монахиня, делая знак слуге закрыть дверь и ворота за ним, — кроме как по предписанию.
Мариетта ничего не сказала. Горе сдавило ей горло, и она не могла говорить.
Глава 2
За три года, проведенные в Пиете, прежняя жизнь Мариетты потускнела до горьких воспоминаний. Нельзя было сказать, что она действительно привыкла к приюту, хотя радость от пения и того, что ее голос развивали, давала ей определенные виды на будущее. Девушка обсуждала свои чувства с подругой Еленой Бачини, утром их должен был прослушать маэстро ди Коро, чтобы решить, можно ли принять их в главный хор Пиеты. До тех пор обе состояли в дополнительном хоре и пели только за решетками во время служб в соседней церкви Санта Мария делла Пиета, и только тогда, когда главный хор пел в соборе, огромном здании, которое было личной часовней дожа, или в кафедральном соборе.