– Сколько раз вы посещали Италию, синьор? – Спадони наблюдал за Мерсером с мягким сочувствием, и почему-то казалось, что в любой момент он может заснуть.
– Пять. В двадцать четвертом году… двадцать восьмом… тридцать втором… тридцать восьмом… и вот сейчас.
Спадони кивнул и встал. Пересек комнату, отодвинул японскую ширму, впустив в комнату солнечный свет. Мерсер решил, что ему лучше бы оставаться за столом. Сидя он производил впечатление. Стоя тоже, правда, совсем другое, не столь лестное. Все портили короткие ноги и брюшко. Он вернулся к столу, сел, вытер губы носовым платком.
– Расскажите все, что вы знаете о Валентино Грандини.
– Я ничего о нем не знаю.
– Уверены?
– Да.
Спадони грустно вздохнул:
– Это очень странно, синьор. Дело в том, что сегодня в шесть часов утра тело Валентино Грандини извлекли из канала Рио-дель-Гречи, что в пятистах ярдах отсюда и немного дальше от вашего отеля. Его несколько раз ударили ножом и разбили лицо. Но самое любопытное в том, что рана на его левой руке перевязана белым льняным носовым платком, где черными шелковыми нитками вышита ваша фамилия.
Мерсер вспомнил квартиру матери в Париже. Она подарила ему эти носовые платки, вышив на каждом черными шелковыми нитками его имя и фамилию. Ее уже нет, да и носовых платков тоже. Остался один, последний, которым он и перевязал руку Карло Больдеска. Но полицейский произнес какую-то другую фамилию. Странно.
– Носовой платок с моей фамилией?
– Да, синьор.
– А как вы узнали, кто он такой, этот утопленник?
– При нем были документы.
Спадони бросил на стол еще мокрые бумаги.
Мерсер спокойно кивнул:
– Вы спросили про Валентино Грандини. Но я действительно такого не знаю. Потому что этот человек назвался Сандро Мерканти. Я поместил в «Вечернем курьере» объявление по поводу информации о Джано Учелло. Мерканти прочитал это объявление, в котором я обещал за информацию вознаграждение, и прислал мне письмо. Мы должны были с ним встретиться вчера вечером, но прежде чем я успел там появиться, на него напали двое и сильно избили. Он объяснил мне, будто это из-за женщины. У него также была ранена рука. Я привел его в свой отель, перевязал руку этим носовым платком, пошел за выпивкой, и пока ходил, он успел сбежать. В общем, ничего о Джано Учелло я не узнал.
Спадони молча придвинул к себе блокнот и что-то записал в нем. Затем посмотрел на Мерсера.
– Он Грандини, а не Сандро Мерканти. Его уже четыре года разыскивают по подозрению в совершении ряда уголовных преступлений. Так что это был далеко не простой человек.
Мерсер пожал плечами. Когда тебе в полиции что-то говорят, то надо быть круглым дураком, чтобы начать спорить. Ему хотелось поскорее выйти из этого кабинета, посидеть где-нибудь, выпить и подумать. Больдеска тут ни при чем. Ему был нужен Джано Учелло. Совершенно невинное дело, и вот убийство… Почему?
Спадони протянул ему зажигалку.
– У вас сигарета погасла.
Мерсер поблагодарил, выпустил дым и сквозь него посмотрел на Спадони.
– Давайте проясним ситуацию. Если вы считаете, что Грандини убил я, то арестуйте меня.
Спадони усмехнулся:
– Я вовсе так не думаю. Честно говоря, мне безразлично, кто убил этого негодяя, хотя убийцу или убийц все же придется искать. Меня больше интересует Учелло. Расскажите мне о нем. Зачем вы его ищете, кому это нужно?
– Но я был здесь всего пять дней назад, как только приехал. Сообщил все, что знаю об Учелло, и попросил помощи, которую не получил. Я разговаривал с синьором Лиско, не понимаю, почему он вам не рассказал.
– Не успел. – Спадони вздохнул. – Три дня назад Лиско перевели в Рим. Его место занял я. И нам не удалось встретиться. Прошу вас, расскажите все мне. Буду вам очень благодарен.
Мерсер встал, подошел к окну. У стенки канала стоял полицейский катер с холщовым солнцезащитным навесом. Наверное, на него погрузили тело Больдеска. Спадони встал рядом.
– Итак?
– Меня наняла парижская адвокатская фирма Гевлина Фрере, – начал Мерсер. – Я работал на нее и прежде. – Он вздохнул, вспомнив, как противно было разговаривать с гнусным стариком Гевлином. Тот предупреждал, что занимается благотворительностью в последний раз, – это он свои жалкие франки, которые платил Мерсеру за работу, называл благотворительностью, – что у него уже выстроилась очередь из молодых и энергичных, согласных делать то же самое за полцены.
– А зачем им понадобился Учелло?