— Вообще-то не очень.
— Ну, я там помоложе был. Ты ведь тоже не вчерашнее фото мне послала.
Однако! Моим же копьем меня же в спину.
— Ну, моему меньше года! – защищаюсь от этого неожиданного нападения я.
— Да ладно? – недоверчиво гундит подлец.
Ошарашенная подобной наглостью, я не нахожу, что ответить. Именно в этом удивленно-обиженном состоянии я заступаю на площадь Сан Марко. Помнится мне, у нас дома на полке ютилась невесть кем, когда и кому присланная открытка с изображением этой самой площади. Разглядывая выцветшее фото, я каждый раз думала – как же они уживаются вместе, эти волшебные круглые византийские купола и банальный острый кирпичный шпиль, напоминающий советскую послевоенную постройку? И неужели этот нелепый диссонанс и есть красивейшая в мире площадь?
Теперь же, спустя многие годы, увидев вживую эту архитектурную мешанину, я не нахожу ее шокирующей, даже наоборот, меня с головы до ног наполняет благоговейный трепет. Солнце, появившись последний раз из-за кулис под оглушительный аплодисменты, благодарно простирает руки-лучи, поглаживая мягкими золотистыми ладонями купола дворца Доджей. Эта картинка так же неминуемо обязывает к романтике как коробка конфет и бутылка шампанского, как доблестное вызволение из лап злодеев, как пресловутые свечи за ужином. Потому на площади то там, то тут мелькают наглотавшиеся этого пьянящего воздуха склеившиеся ладонями и губами влюбленные парочки. Основной поток туристов-однодневок, запасясь открытками и нашлепками на холодильник, схлынул, оставив Венецию уставшей и опустошенной, какой бывает женщина после затяжного акта любви, удовольствие от которого она получала лишь первые десять минут, а остальные полтора часа терпеливо ждала, пока насытится мужчина.
— Купите розу, – предлагает восточного вида торговец самозабвенно скрутившимся в объятиях англичанам.
Нас он обходит стороной, не усмотрев в наших развернутых в разные стороны взглядах искры, способной воспламенить сердце и мозг и заставить спонтанно приобрести полузавявший цветок. Меня пронимает зависть к этим незнакомым счастливцам и досада на Марко, на себя и на господа Бога, который всегда во всех бедах оказывается крайним.
— Ну, что, пойдем ужинать? – вопрошает Марко с интонацией мужчины, целый день протаскавшегося следом за женой по ненавистным бутикам.
Мы бредем по полутемным, пропитанным вечерней влажностью улочкам рядом, но не вместе, как два параллельные прямые, что никогда не пересекаются. Ресторан под названием Венецианское Бистро находится недалеко от Сан Марко. Я усаживаюсь за обернутый белоснежной скатертью столик. Марко о чем-то бегло чирикает с официантом. Я разглядываю богатое меню, ощущая, как пробуждается съежившийся желудок и расправляет свою широкую, прожорливую пасть. Мы с ним останавливаем выбор на ризотто с грибами.
— И это все? Ризотто это только антипасти! – дивится Марко.
В то время как у французов это рисовое блюдо является ключевым в трехзвенной цепочке etrée-plat-dessert, гурманы итальянцы считают его вступлением, готовящим желудок к более аппетитной и сытной развязке. Сам Марко берет салат, таглиони и еще какое-то мясо. Я вожу взглядом по его просторной рубашке, пытаясь угадать, куда после проглатывания отправится все это изобилие. К заказу итальянец прибавляет бутылку белого вина. Глядя на струящуюся в бокалы золотистую жидкость, я вспоминаю анекдот про уродливую девушку, которая на свидание ходила со своей водкой. Может, после пары-тройки бокалов Марко покажется мне симпатичнее? Сомнительно, конечно.
— Ты рассказала кому-нибудь обо мне? – интересуется Урфин, промокнув губы в вине.
— Неа.
И правильно сделала. Потом пришлось бы краснеть и заминать ответ на многочисленные «Ну как он?».
— Даже маме?
— Даже маме. Мы не очень близки. Созваниваемся раз в неделю. Или в две.
— У нас в Италии между родственниками обычно более тесные связи.
У нас обычно тоже. Но не рассказывать же некрасивому чужому Марко про тяжелый спутанный комок наших с мамой взаимоотношений.
— Ты говорила, что рассталась со своим другом… год назад?
— Полгода, – машинально корректирую я.
Сто раз об этом по телефону говорили. Мог бы и запомнить, проникновенный ты наш. Вообще чем можно, интересно, объяснить эту разящую разницу между телефонным и реальным поведением Марко? Тем, что при личной встрече я ему не понравилась? Это, однако, увесистый камень в огород моей самооценки.
— Он тебе не звонит больше? Не пишет?
Звонит и вешает трубку до первого сигнала. Пишет длиннющие любовные письма и рвет их на мелкие клочки. И каждую ночь стоит в укрытии теней под моими окнами. Не звонит, не пишет, не стоит. И телефонному Марко я уже об этом говорила. У меня создается впечатление, что голос в трубке и этот сутулый итальянец в рубашке навырост два совершенно разных человека.
— Нет, – кратко отвечаю я, концентрируясь на принесенном официантом ризотто.
Вскоре вино, разлившись по сосудам веселяще-будоражещим ядом, заметно поднимает отметку настроения. Моя душа, сбросив с заживших ран бинты, робко просит глотка романтики. Невооруженным глазом видно, что Марко в этом плане являет собой окончательно и бесповоротно пересохший ручей. Следовательно, вектор поиска поворачивается в другом направлении. Со времен молодежных вечеринок, первых бокалов шампанского и первых трепетных влюбленностей, я обнаружила в себе досадную слабость. Стоило мне опрокинуть пару алкогольных коктейлей, как ручонки сами тянулись к телефону, а шаловливые пальцы-предатели набирали какой-нибудь бредово-откровенное послание объекту вожделения. Бывало даже, что таковым объектом становился самолично брошенный экс-бойфренд. А на следующий день после пьянки-гулянки меня донимали стыд за содеянное и ответная реакция потревоженных (далеко не всегда положительная). Помучившись таким образом некоторое время, я решила пресечь дальнейшие постыдные выходки простым и кардинальным способом – я просто перестала хранить в записной книжки телефона номера возможных мешеней пьяных откровений. Этого правила я придерживаюсь и до сих пор. Номер Фредерика уже пол года не числится в списке моих контактов. Пока Марко что-то скучно брюзжит то ли о хамстве туристов, то ли о невозможности пришвартоваться в центре, мой подстрекаемый винными парами мозг тщательно ищет жертву, на которую можно было бы излить хоть часть накопившейся жажды любви или хотя бы яркого секса. Кандидатов на неожиданное признание к его огромной досаде не обнаруживается. Даже того зануду Жиля я благополучно удалила сразу же после бестолкового рандеву. Остался только Артур. Друг, товарищ и брат. До сих пор не подает знаков жизни, что для него не характерно. Эх, лучше бы с ним в Диснейленд поехала вместо того, чтобы с этой образиной рис есть. Ладно, за неименьем лучшего, напишем Артуру. Очень уж опьяненный организм требует. «Я скучаю» печатаю я под столом незамысловатый текст. Можно расценить и как дружеское напоминание о себе. Никаких намеков и скабрезности. Будем считать, что я взрослею.
— Будешь десерт? – возвращает меня к реальности голос Марко.
— Ага. Сорбэ.
— А я возьму тирамису.
Вот ведь обжора. Богатырский аппетит Марко раздражает меня, потому как в непонравившемся мужчине женщину обычно раздражает все без исключения. Любая деталь, которая одобренному экземпляру записывается в плюс, забракованному идет в большой минус. Завершив на половину (мою) умеренный, а на другую (Марко) заметно накрененный в сторону обжорства ужин, мы покидаем ресторан и берем курс к пристани, где мой проводник припарковал свою «Риву». «Я тоже!!!» «Где ты?» «Что делаешь?» «Пропала! Я же волнуюсь» вибрирует в кармане мобильный тревожными сигналами. Мои губы своевольно расплываются в улыбке.
— Кто это? – бестактно лезет в мое личное пространство итальянец-разочарование.
— Друг. Просто друг, – бормочу я, разгребая обилие сообщений.
Мне искренне хочется, чтобы в этой вечерней бархатистой мгле с блеклым орнаментом фонарей рядом со мной был не чужеродный Марко, а привычный, веселый, задиристый Артур. Мы набродились бы вдоволь по головокружительному лабиринту улочек, похихикали бы исподтишка над зазывно трущимися друг о друга влюбленными, слопали бы вопреки наказам всех диет по мясистому мороженному на площади Сан Марко…
— Ты мне о нем не рассказывала, – недовольно пыхтит Марко, отвязывая лодку.
Руки он мне опять же не подает. «Я в Венеции. Итальянец – отстой» печатаю я, стараясь держать равновесие.
— А чего рассказывать. Я же говорю, просто друг. Кстати, Марко, у тебя нет случайно заряжалки от Самсунга? Моя в чемодане осталась.