Я поняла, что ее не переспоришь, однако мысль, что Лео будет меня ждать и в конце концов сочтет грубиянкой, была просто невыносима. Наконец выход нашелся. Я вырвала из альбома лист и написала на нем:
Лео, простите меня. Очень жаль, но тетушка взбеленилась и не разрешила мне снова с Вами увидеться. Спасибо Вам за спасение моей жизни. Я этого никогда не забуду. Ваша Джулиет.
Поднявшись на следующее утро, я незаметно выбралась из комнаты и пришпилила записку (в конверте, который лежал в пансионе вместе с остальными канцелярскими принадлежностями; мне пришлось умыкнуть его) к деревянному столбу у канала, предназначенному, чтобы привязывать к нему гондолы.
Тетя Гортензия, похоже, совершенно пришла в себя. Мы позавтракали и наняли лодку, чтобы отправиться на остров Мурано. Всю дорогу я думала, приезжал ли Лео, прочел ли мое письмо и пожалел ли, что все так вышло. Наблюдать за стеклодувами в Мурано было довольно интересно, хоть и жарко, и мы с тетей вышли из помещения фабрики с пунцовыми лицами.
— Ну, думаю, на сегодня хватит, — сказала тетя Го, подталкивая меня к поджидающей моторке.
Мне хотелось заглянуть в здешний магазин и, может быть, купить изысканные бусы местного производства, но тетушка объявила здешние цены непомерными и сказала, что лучше посетить лавку возле моста Риальто, где можно поторговаться.
На обратном пути мы поравнялись с островом под названием Сан-Микеле.
— Экко Сан-Микеле! — провозгласила тетя Гортензия, стоило нам приблизиться к нему.
— Мы тут тоже сойдем? — поинтересовалась я.
— Боже, нет. Это кладбище.
Когда лодка подошла еще ближе, я разглядела, что весь остров будто состоит из белых мраморных надгробий: одни походили на маленькие домики, другие были увенчаны ангелами. Я подумала, что, наверно, это хорошее место для вечного упокоения.
— Теперь-то ты понимаешь, почему я всегда останавливаюсь в этом пансионе, — сказала тетя, когда мы наконец вернулись с прогулки и нам в сад принесли по стакану лимонада из свежевыжатого сока. — Это так цивилизованно — сидеть в тени и восстанавливать силы.
Потом она отправилась немного отдохнуть, а я проскользнула туда, где оставила записку, и почувствовала облегчение, обнаружив, что ее нет. Значит, теперь Лео хотя бы знает, что я не наплевала на его приглашение. Но тут на меня со страшной силой навалилось осознание того, что я больше никогда его не увижу. Не увижу, как сверкают его глаза, как светлеет его лицо, когда он смеется. И это оказалось почти невыносимо.
После того, как тетушка восстановила силы, мы вновь отправились на прогулку — шаг за шагом преодолели мост Академия (все пятьдесят две ступени вверх и пятьдесят вниз) и посетили академию.
— В этой академии учат тому же, чему ты начнешь учиться с сентября. А еще тут просто великолепное собрание картин, — объяснила тетя.
Я осмотрелась по сторонам в надежде хоть одним глазком увидеть какого-нибудь студента, но тетя прошествовала прямиком ко входу в музей. Как и во Дворце дожей, я была ошеломлена размером и великолепием картин: куда ни глянь, сплошь девственницы, святые мученики и папы во время коронации. Втайне я уверилась, что современное искусство на биеннале понравилось бы мне больше, и невольно восхитилась стойкостью тети Го. Она шагала вперед, беспрерывно восторгаясь и комментируя каждое полотно.
Потом мы отправились к мосту Риальто и расположенному возле него рынку. Тетушка позволила мне немного порисовать, пока она пила кофе в кафе у Гранд-канала. Мне понравилось делать наброски рынка, его прилавков с фруктами и овощами, женщин в длинных крестьянских юбках, бравых черноусых мужчин. Рыбный рынок не заворожил меня до такой степени: из-за слишком сильного запаха задерживаться там вовсе не хотелось. Я вернулась к тете Го, и она предложила мне джелато, замечательное итальянское мороженое с новым для меня вкусом — фисташковое и страччателла. К нему подавали вкуснейшие вафли.
Тетя Го была одной из невероятно стойких викторианских дам. Когда мы возвращались в пансион, она не выказывала никаких признаков усталости. Я предложила ей воспользоваться услугами вапоретто, изрядно утомившись к тому времени, но она заявила, что в водных трамвайчиках слишком много народу, а ей совершенно не улыбается перспектива оказаться прижатой к какому-нибудь итальянцу.
— Понимаешь, они щиплют дам за мягкое место, — в ужасе шепнула она мне.
Я постаралась не улыбнуться.
Наконец мы добрались до пансиона и переоделись к ужину. Тетя Го пожелала чего-нибудь такого, что не вызовет расстройства ее деликатного желудка, поэтому мы ели грибное ризотто. Оно оказалось довольно неплохим, как и последовавшее за ним пирожное с кремом, и мне позволено было выпить бокал местного белого вина называемого пино гриджио. Мы посидели, разговаривая с другими постояльцами пансиона — вернее, разговаривала тетушка, а я просто сидела, жалея, что не могу сейчас наслаждаться видами и звуками города — и около десяти отправились с постель.