8 декабря. Праздник Непорочного зачатия
Вот я и выяснила, что на самом деле думает моя квартирная хозяйка. Сегодня был выходной в честь праздника. Я встретилась с Генри, который стал мне настоящим другом, и мы гуляли по городу, наблюдая, как люди украшают его к Рождеству. На Кампо Сен-Поло устроили большой рождественский базар, где продавались елочные украшения из муранского стекла, швейцарские и австрийские деревянные игрушки ручной работы и всевозможные сласти. Я вдруг обнаружила, что ужасно тоскую по дому, хотя нельзя сказать, что мы там с большим размахом праздновали Рождество. Обычно мы ставили елочку, наряжали ее бумажными гирляндами и стеклянными шарами. Потом шли в церковь к полуночной службе. Ели на праздничный ужин жареного цыпленка, потому что индейку нам вдвоем не осилить. Мама готовила рождественский пудинг, запекая туда монетку в три пенни. Мы вытаскивали пожелания из рождественских хлопушек, надевали бумажные шляпки и слушали речь короля по радио. Такие, на самом деле, мелочи, но сейчас они вдруг стали для меня ужасно важны.
«Я еще могу вернуться домой». Эти слова обосновались на задворках моего сознания.
— До меня только начинает доходить, что на Рождество я буду далеко от дома. — Генри обладал загадочной способностью вторить моим мыслям.
— Это точно, — согласилась я.
— Не думаешь ли, что тебе лучше вернуться домой, а? — спросил он. — Наверно, даже мне лучше вернуться, пока пассажирские суда еще ходят через Атлантику. Немцы не посмеют торпедировать американский лайнер, ведь тогда США вступит в войну.
— Я еще не решила, — сообщила я.
— Не тяни, поезжай, пока можешь. Похоже, в этой части Европы пока более-менее тихо. Германия пока что остановилась на оккупации Польши, и, могу поспорить, ты смело можешь ехать поездом через Францию. Ты же не перестала получать письма из дома, правда?
— Не перестала, — кивнула я. — Как раз на днях одно пришло.
Это было на редкость суровое письмо от тети Гортензии. Та писала: «Не проходит и дня, чтобы твоя мать о тебе не беспокоилась. Понять не могу, почему ты так эгоистично ставишь собственное удовольствие выше благополучия своей дорогой матушки. Может, Венеция и великолепно подходит для того, чтобы пересидеть в ней войну, но что, если ты окажешься в ловушке, в тылу врага? Что, если ты попадешь в плен? Твоя бедная мама постоянно об этом тревожится. Это особенно тяжело для нее еще и потому, что твоя дорогая сестра сейчас в Индии и ожидает ребенка, а ее муж вместе со своим полком вообще находится неизвестно где. Пожалуйста, прояви благоразумие и вернись, пока не поздно. Твоя любящая тетя Гортензия Браунинг».
Я понятия не имела, что ответить на такое письмо, какую убедительную причину придумать, чтобы оправдать мое поведение. Помимо позора, который я не собиралась навлекать на семью, существовала еще и финансовая составляющая. Если я вернусь, у меня не будет ни стипендии, ни работы, ни денег, чтобы поддерживать маму материально. Пока что я устроила так, чтобы половина стипендии ежемесячно переводилась на ее банковский счет. Так, во всяком случае, можно сберечь деньги, которые откладывает для меня Лео. А в сентябре я вернусь на старое место в школу, и никто ничего не узнает.
— Я тоже только что получил письмо от матери. Очень сердитое, — сказал Генри. — И я теперь чувствую себя страшно виноватым. Вдруг со мной случится что-нибудь ужасное? Она не переживет, если потеряет единственного сына.
— Значит, ты уедешь? — спросила я.
— Мне очень бы хотелось доучиться этот год. Если дела пойдут хуже, тогда, наверно, придется ехать. Но пока Германия увязла на востоке Европы и Англия мало что предпринимает по этому поводу, мы тут, мне кажется, в относительной безопасности.
— Думаешь, Италия будет держаться в стороне? — поинтересовалась я.
— Наверняка. У Муссолини нет ни армии, ни вооружения, чтобы лезть в заварухи. Он, конечно, был бы счастлив захватить Албанию, чтобы народ считал его великим завоевателем, но с Британией связываться не станет.