— Профессор, мы могли бы поговорить с вами наедине?
Он с подозрительным видом отправился следом за мной в маленькую приемную и проговорил:
— Итак?
Я рассказала ему, что жду ребенка, отец которого не может на мне жениться, и что хотела бы продолжать учебу так долго, как это будет возможно. Не возникнет ли у меня проблем?
— Вы боитесь ослабнуть настолько, что не удержите кисточку? Или не сможете стоять у мольберта? — спросил он. — Или так растолстеете, что не дотянетесь до холста?
— Нет! — воскликнула я.
— Тогда какие проблемы могут еще возникнуть?
— Ну, вдруг вы не захотите видеть меня у себя в классе, чтобы я не развращала других студентов…
Он посмотрел на меня и вдруг расхохотался.
— Девочка моя милая, в моем мире у каждого есть любовник или любовница, многие гомосексуальны или бисексуальны, и, уж конечно, незаконнорожденные дети там тоже не редкость. Уверяю вас, никто и бровью не поведет. — Тут профессор замялся. — Но вы… о вас я беспокоюсь. Неужели учеба важнее для вас, чем безопасность и благополучие? Может быть, когда придет время этого знаменательного события, вам лучше быть дома, среди тех, кто сможет о вас позаботиться?
— Наверно, да, — сказала я, — но я не хочу позорить мать и смущать ее, а потому остаюсь тут. Когда придет время, я отдам ребенка на усыновление и вернусь на родину.
— Благородные намерения. Надеюсь, вы сможете их осуществить.
Глава 35
Джулиет. Венеция, 21 февраля 1940 года
Моя жизнь устоялась и вошла в определенное русло. Я хожу в академию, обедаю с Генри и иногда — с Лео, прихожу домой в теплую, безупречно прибранную квартиру, где, стараниями моей славной Франчески, меня ждет ужин. Погода в последнее время стояла унылая, мрачная, с неба постоянно лило и несколько раз бывали наводнения, но мою часть Дорсодуро не так-то легко затопить, поэтому я могла выходить, не боясь промочить ноги.
Имельда не вернулась после каникул, и это не слишком меня удивило: путешествия через Францию должны были скоро стать опасными, а то и вовсе невозможными. Франца тоже нигде было не видно, поэтому из иностранцев на нашем курсе остались лишь старый добрый Генри да я. Я ездила к графине Фьорито, в первый раз на ее январский званый вечер, а во второй отправилась навестить ее одна, чтобы рассказать свои новости, потому что решила: неправильно будет и дальше держать ее в неведении.
— Должна признать, что у меня были такие подозрения, — сказала она. — Я догадывалась. — Графиня посмотрела на меня, по своему обыкновению склонив голову к плечу, как птица. — А молодой человек… он не счел нужным поступить как подобает?
— Он не может, потому что женат.
— Счастливый брак? Такой, что он не хочет оставить ради вас жену? Знаете ли, даже в нашей стране к разводу нынче относятся не так строго.
— Нет, брак не счастливый, просто такой, при котором не существует возможности развода.
— Понятно. — Последовало долгое молчание. — Мы, случайно, говорим не о молодом Да Росси?
Я покраснела до корней волос.
— Откуда вы знаете?
— Просто вспомнила ваше лицо, когда знакомила вас с его отцом. Вы вели себя не как человек, которого представляют какому-то незнакомцу. Тогда я подумала, что, может, встреча с красавцем-графом внушила вам благоговейный страх.
— Это был шок, — сказала я.
Графиня вертела в руках чайную ложку.
— Молодой Да Росси. Всем известно, что у них с женой не все ладно, но от такого брака легко не отделаешься.
— Да.
Она снова посмотрела мимо меня, куда-то в свой прелестный сад, где качало ветвями на свежем ветру пальмовое дерево.
— Как вы собираетесь пройти через это в одиночестве? И ребенок? Вы попытаетесь воспитать его самостоятельно? Ваша семья примет его?