Она продолжала работать, есть и спать. Кто-то с работы порекомендовал ей адвоката по семейным вопросам. Каролина встретилась с ним, и тот сказал: то, что ребенок сейчас никуда не летит, вполне разумно. Вот если ее муж решит оформить единоличную опеку, тогда придет время совершать юридические действия. Пока муж ничем ей не угрожает, она может лишь ждать и наблюдать. Каролина вышла от адвоката, обеднев на сто фунтов, которые пришлось отдать за консультацию, и очень злая. Ночью, лежа в одиночестве в постели и глядя на потолок с влажными пятнами, она воображала, как примчится в Нью-Йорк, схватит Тедди и улетит вместе с ним домой. Но тогда она окажется плохой и безответственной матерью, и у Джоша появится отличный повод отсудить у нее сына.
Сентябрь превратился в октябрь, и Каролине позвонила бабуля.
— Боюсь, милая, у меня плохие новости. У бабушки Летти инсульт.
— Тяжелый? Она в больнице? — спросила Каролина.
— Нет, дома. К нам врач приходил.
— Но ее надо в больницу! Если быстро начать лечить инсульт… — закипела гневом Каролина.
— Ласточка моя, она не хочет ничего такого. Она, наверно, это предчувствовала, потому что буквально на днях сказала мне: «Если со мной что-то случится, не надо всяких больничных палат и капельниц. Я пожила достаточно долго, не хочу лежать, как овощ». — Значит, все так плохо? — спросила Каролина.
— Врач сказал, ей осталось немного, и, похоже, она не мучается, — ответила бабуля. — Когда это случилось, она была в полном сознании. И спрашивала про тебя. Несколько раз.
— Я сейчас приеду, — сказала Каролина.
Она положила трубку и поняла, что плачет. Все, что происходило до этого — уход Джоша, разлука с Тедди, башни-близнецы — вызывало в ней злость, но не слезы. Однако эта последняя соломинка сломала ей хребет, заставила упасть на колени. Каролина сидела на кровати и плакала. Да, ей было известно, что бабушке Летти за девяносто, и по идее нужно радоваться, что она умирает от естественных причин в собственной постели. Но когда Каролина росла, именно бабушка Летти выслушивала, ее жалобы на вечное отсутствие мамы, на девчонок-задир в школе и несправедливость учителей, утешала и давала спокойные дельные советы.
«Люди задирают других, когда чувствуют себя неполноценными, Каролина. Их только пожалеть можно. А эта учительница, ей сколько лет? Явно старая дева вроде меня. Наверно, ей обидно видеть вас, талантливых и молодых, у которых вся жизнь впереди».
«Как тебе удается всегда быть такой хорошей? — помнится, спросила ее как-то Каролина. — Такой доброй, такой терпимой?»
«Я не всегда была такой, — ответила бабушка Летти. — Опыт заставляет человека примириться с жизнью, постараться, чтобы его сердце и ум пришли в согласие. И большинство людей так или иначе страдают».
— Ох, бабушка Летти, — прошептала Каролина, — как же я без тебя?
Пока она ехала из Лондона в поезде, до нее дошло, что бабуля тоже будет страдать. Эти две старушки годами жили под одной крышей. Если Каролина не переедет к бабуле, та тоже останется совсем одна. Каролина взяла на несколько дней отпуск по семейным обстоятельствам.
Когда в Годалминге она пересаживалась с поезда на автобус, а потом шла пешком к бабулиному дому в деревне Уитли, погода вполне соответствовала ее настроению. Свинцовое небо грозило скорым дождем. Холодный ветер ерошил кучи палой листвы, и вот уже на Каролину упали первые капли. Старушки жили на краю деревни в симпатичном, но скромном одноэтажном доме с большим фруктовым садом и видом на серую каменную церковь двенадцатого века. Бабуля страстно любила свой сад; даром что ей уже перевалило за восемьдесят, ее часто можно было увидеть на коленях перед клумбой, она что-то пропалывала там и пересаживала. Конечно, теперь у нее был и наемный работник, который приходил раз в неделю косить, подрезать и выкапывать, но бабуля следила за ним, как ястреб.
Сад выглядел уныло и пусто, когда Каролина толкнула калитку и пошла по дорожке меж розовых кустов, которые сейчас ощетинились голыми, подрезанными на зиму ветками. Перед тем как постучать, она набрала в грудь побольше воздуха — плакать при бабуле ей не хотелось. Когда та открыла дверь, то выглядела так, будто тоже недавно плакала.
— Ах, дорогая моя, — приглушенно проговорила она, — хорошо, что ты так быстро приехала.
— Она еще жива? — голос Каролины упал до шепота.
— Да. Думаю, держится, чтобы тебя дождаться. Опять о тебе спрашивала.
Каролина сняла пальто в теплой бабулиной прихожей, и две женщины молча обнялись. В голове у Каролины мелькнуло, что только бабуля и обнимала ее в этой жизни, если не считать мужа и сына. Припомнить материнских объятий она не могла, мама вообще была не склонна к телячьим нежностям, а бабушка Летти не из тех, к кому можно прижаться. Да, она была доброй и заботливой, но всегда держала дистанцию — эдакий ходячий пережиток эпохи благопристойности и этикета.