— Вы бывали в Америке? — спросила она, заметив в его произношении английских слов легкий американский акцент.
— Да, провел год в университете Колумбии, — сказал Лука, — изучал экономику. И моя мама оттуда родом.
— Ваша мать — американка?
Он кивнул.
— Да, из Нью-Йорка. Они с отцом познакомились, когда мама была студенткой и приехала сюда по обмену из колледжа Рэдклифф. Она тут на третьем курсе училась.
— А ваши родители живы? И вместе?
— Да, и похоже, у них вполне счастливый брак. Отцу только что перевалило за шестьдесят, и он решил отойти от непосредственного руководства нашей компанией. Моя сестра живет в Австралии, и родители часто ездят навестить ее и внуков. Они и сейчас там. Похоже, их очень тянет к внукам, а от меня они пока не дождались ни одного. — Он криво усмехнулся. — У вас есть дети?
— Сын Эдвард, сокращенно Тедди. Ему шесть лет.
— И с кем он, пока вы тут?
— Со своим отцом в Нью-Йорке.
Должно быть, Лука заметил, как ее лицо исказилось.
— Мадонна! Но с ним все в порядке после той ужасной трагедии?
— Слава богу, да, но, похоже, боится летать. Во всяком случае, так говорит его отец. Вернее, его отец говорит, что так говорит психотерапевт.
Ее собеседник нахмурился.
— Повод задержать ребенка у себя?
— Может оказаться, что да.
— Ага. — Он кивнул. — И вы сбежали в этот красивый город, чтобы не волноваться слишком сильно?
Его предположение оказалось чересчур близко к истине, поэтому Каролине захотелось огрызнуться, но она подавила это желание и чопорно проговорила:
— Я приехала отдать дань памяти своей двоюродной бабушке, которая только что умерла. Это от нее я унаследовала квартиру. Я привезла ее прах.
Он вскинул руку.
— Извините, я не хотел лезть не в свое дело.
— А вы и не лезете, и, конечно, вся эта история с сыном еще очень свежа. Муж ушел совсем недавно, а теперь вот не отдает сына. — Она тоже подняла руку. — Простите, нельзя грузить постороннего человека своими бедами.
Кажется, Лука смотрел на нее по-настоящему заботливо.
— Ничего страшного, я понимаю ваши чувства. Это горе и тревога. Они могут просто разъедать.
— Да, — сказала она.
— Я тоже был женат, — выпалил ее собеседник. — Жена погибла через месяц после свадьбы. В автокатастрофе.
— Как я вам сочувствую!
— Да уж, — вздохнул он. — Она тогда слишком много выпила. Нельзя было позволять ей садиться за руль. Теперь я с этим живу.
— Вы не отвечаете за поступки другого человека.
— Только от этого не легче.
— Да, не легче.
Их глаза встретились, и на миг Каролине показалось, что между ними возникла связь, как будто этот симпатичный незнакомец читает ее мысли. Она смутилась, опустила взгляд и принялась теребить салфетку, радуясь, что перед столиком возник усач с тарелкой каких-то непонятных кусочков неизвестно чего. Из кляра торчали усики креветок и щупальца крошечных кальмарчиков. От одного взгляда на все это становилось несколько тревожно, и Каролина осторожно откусила от кальмара, мякоть которого под хрустящим кляром оказалась нежной и сочной. Она подняла взгляд и кивнула:
— Вкусно.
— Вы никогда раньше такого не пробовали?
— Я ела кальмары, но другие.
— У нас самые лучшие морепродукты, — сказал Лука, — и оленина в это время года тоже. Вот погодите, сейчас попробуете. Мы в Венеции хорошо питаемся, если знать места.
— Вы живете в городе? — спросила она.
— Я? У меня сейчас квартира в Лидо с видом на море. Мне там больше нравится. Больше простора. У семьи было палаццо в городе. Знаете палаццо Росси? Отец уже давно от него отказался, там теперь пятизвездочный отель. Очень дорого содержать такой дворец, учитывая прислугу и ремонты. Так что теперь у отца квартира в одном из новых домов на Гранд-канале, а палаццо у нас арендует гостиничная компания. — Он с довольной улыбкой посмотрел на Каролину. — Это достаточно выгодно, правда, не сейчас. Сейчас никто не осмеливается путешествовать.
Официант унес тарелки, а Лука снова наполнил бокалы.
— А вы где живете, синьора Грант? И чем занимаетесь?
— Я жила в Лондоне, мы с мужем оба работали в модной индустрии. Он модельером, а я — в дамском журнале.
— Очень мило.
— Было мило, да. Пока он не уехал в Нью-Йорк и не завел там женщину. — Ее поразила злость в собственном голосе.