— Синьорина! Сюда! Идите сюда!
Я подняла взгляд и увидела, что мне машет корпулентный мужчина средних лет, который сидел за столом в окружении семьи. Только я не сразу поняла, что он машет именно мне. Потом он что-то сказал молодому парню, который поднялся и подошел.
— Отец говорит, что в такой день вы не должны есть в одиночестве. Пожалуйста, пойдемте к нам, у нас много всего.
Я попыталась отказаться, потому что не представляла, как можно вот так влезть в чужое семейное празднование. Но юноша настаивал, взял меня под руку, и мне против желания пришлось последовать за ним. Отец семейства быстро представил. мне всех по порядку: жену, дочь, мужа дочери, их двоих детей, двух своих сыновей, свою мать. Услышав, что я англичанка, они пришли в восторг и засыпали меня вопросами. Бывают ли у нас в Англии такие праздники? Сколько у меня братьев и сестер? Почему я до сих пор не замужем? Я отвечала им всем. Они были очень удивлены тем, что у такой красивой молодой женщины нет мужа.
— С этим нужно что-то делать, — заявила мать семейства. — У кого из наших знакомых есть неженатые сыновья?
Посыпались предложения, все смеялись, и я потихоньку начала расслабляться в их кругу. Меня угощали разной едой, в том числе сардинами в собственном соусе, полентой, пастой, и все это было чудесным на вкус. Я поймала себя на мысли о том, как бледна и тускла наша жизнь в Англии по сравнению со здешней. А потом в голову закралась крамольная мыслишка: да захочу ли я вообще возвращаться домой, когда этот год закончится? Что, если просто взять и остаться, найти работу и прожить жизнь среди этих счастливых, шумных, душевных людей?
Достали и разлили вино, мы провозглашали тост за тостом. А потом зазвонили церковные колокола.
— Надо идти к мессе, если мы хотим занять сидячие места, — сказала мать семейства. — Вы с нами?
Отказаться было невозможно. Мать семейства и ее дочь взяли меня под руки. Вроде бы их звали Джованна и София, но я точно не разобрала, кто из них кто. Мы оставили стол с едой в абсолютной уверенности, что никто ничего не тронет, и отправились в церковь, которая быстро наполнялась. Народ набивался на скамьи. Мне было ужасно неловко оттого, что ко мне с двух сторон прижимаются чужие тела, запахи пота и съеденного во время пикника смешивались с ароматом ладана. Людей становилось все больше и больше, они уже толпились в проходах, стояли вдоль стен. Потом зазвонил колокол, и появилась величественная процессия, состоящая из священников, причетчиков и хористов. Я мало что понимала в происходящем, вставала, когда вставали все остальные, преклоняла вместе с ними колена. Когда пели гимны, вся церковь гудела от величественных звуков. Окружавшие меня явно испытывали воодушевление, а я невыносимо страдала от жары. У многих женщин, включая и тех, что входили в приютившую меня семью, были веера, и от легкого движения воздуха становилось немного легче, но служба все тянулась и тянулась. Мне стало нехорошо, я чувствовала себя липкой от пота и боялась, что могу вот-вот потерять сознание. Когда все встали под последнее благословение, за которым последовала заключительная молитва и серьезная борьба за то, чтобы поскорее преодолеть дверной проем, я почувствовала настоящее облегчение.
Когда мы оказались снаружи, уже темнело. Обычно в это время царят светлые сумерки, но сегодня над городом стояли тучи, которые принес с материка порывистый ветер.
— Нехорошо это, — сказала мать семейства, бурно жестикулируя обеими руками. — Как же фейерверки? Во время дождя их не устроишь. По радио говорили, что может быть гроза, да кто же верит радио? Но, может, лучше все-таки собраться, пока все не намокло, а, Луиджи?
Я помогла им уложить еду в две корзины. Оказалось, что они жили на Джудекке и намеревались унести домой продукты и мебель. Если не будет дождя, они вернутся посмотреть фейерверк. Не хочу ли я пойти с ними?