Самым разумным было бы уехать домой прямо сейчас, пока Лео не вернулся с виллы. Конечно, тогда придется бросить учебу, но есть ли вообще в ней смысл? Сомнительно, что я когда-нибудь стану великим художником, а чтобы учить скучающих школьниц, моих навыков вполне достаточно. А если начнется война, мое место рядом с матерью.
— Еще неделя-другая, а там посмотрим, — прошептала я.
Но мне было ясно: дело в том, что я не смогу уехать, не попрощавшись. Я должна еще раз увидеться с Лео.
Август казался бесконечным, он все тянулся и тянулся. Было ужасно жарко и душно. От канала под окном несло гнилью. Днем со стороны континента иногда приходили грозы. Большинство венецианцев последовали примеру семьи Да Росси и отбыли в горы. В академии начались летние каникулы, поэтому заняться мне было нечем, а потом синьора Мартинелли объявила, что собирается навестить в Турине сестру. Я пообещала заботиться о Бруно и поддерживать чистоту в квартире.
Однокурсники тоже меня покинули. Имельда и Гастон разъехались по домам, к родителям. Генри отправился в путешествие по Тоскане. Где был Франц, я представления не имела. Вероятно, тоже вернулся домой, в Австрию — или все-таки в Германию? — доложить обо всем, что он тут видел.
Итак, я осталась одна в городе, который почти совсем опустел. Хозяин одного магазинчика сообщил мне, что обычно в это время года тут полно туристов, но кто рискнет приехать, когда на пороге маячит война? Британцы, которые, как правило, приезжают в августе, так и не появились, и все потому, что Муссолини заключил с Гитлером этот дурацкий пакт о ненападении.
Было слишком жарко для того, чтобы подолгу рисовать под открытым небом. Но я, как могла, старалась работать над своими картинами. А еще ходила по окрестным церквям и изучала архитектуру. Мне пришло множество писем от матери, которая умоляла вернуться домой, пока еще не поздно. Соблазнительно, конечно, но в любом случае я не могла уехать до возвращения синьоры Мартинелли, потому что кто-то должен был кормить Бруно. Может, все еще наладится, твердила я себе. Может, Англия тоже заключит какой-нибудь пакт с Гитлером, и угроза войны перестанет нависать над нами.
Я стала ездить на вапоретто в Лидо, купаться. Пляж был единственным людным местом, поскольку венецианцы, которые не могли себе позволить сбежать в горы, спасались возле воды. Но вода Адриатического моря стала теплой, как в ванне, а песок обжигал пятки так, что ходить можно было лишь по проложенным по нему узким дощечкам. Однако смена обстановки все равно радовала, а на пути через лагуну вапоретто обдувал приятный ветерок. Как-то раз, возвращаясь с пляжа, проходя мимо виллы графини, я вспомнила, что та приглашала меня навещать ее. Хотя, скорее всего, хозяйка дома сейчас тоже отсутствовала, уехав куда-нибудь, как и все остальные. Но все-таки я решила попытать счастья, подошла к входной двери и постучала.
Мне открыл молодой человек, которого я не видела в прошлый раз. Он выглядел ужасно худым, почти истощенным. Я представилась и сказала, что хотела бы видеть графиню. Молодой человек нахмурился, как будто ему трудно было меня понять, заставив предположить, что он говорит только по-венециански, ведь краснеть за мой итальянский уже не приходилось: с семейством Оливетти во время праздника я болтала безо всяких затруднений. Я медленно повторила все с начала. Он поклонился и ушел, а потом вернулся и отвел меня вглубь дома. Мы оказались в комнате с удивительно высоким потолком и узкими, вытянутыми вверх арочными окнами. Жалюзи были опущены, отчего казалось, будто дело происходит в аквариуме; едва можно было разглядеть, какого цвета мебель и изображения на многочисленных картинах на стенах. Зато тут царила приятная прохлада. Работал электрический вентилятор, а графиня полулежала на кушетке с высоким изголовьем и слушала на граммофоне пластинку Моцарта. Она открыла глаза, села и широко улыбнулась мне.