— Моя англичаночка, вы пришли! Как мило. Йозеф, попросите Умберто подать лимонад и пирожные.
Он кивнул и вышел. Графиня жестом указала мне на кресло, и я села к ней лицом. Она была одета в темно-зеленое кимоно и не накрашена, и в полумраке ее лицо казалось похожим на череп.
— У вас новый лакей? — спросила я. — Не помню, чтобы видела его месяц назад.
— Вы и не могли его видеть, он у меня недавно, — ответила она, глядя мимо меня, в свой прекрасный сад. Там на ветру покачивалось пальмовое дерево. Повернувшись ко мне, графиня проговорила: — Вы англичанка и явно из хорошей семьи. Вас воспитали так, чтобы вы всегда поступали подобающим образом.
— Да, — подтвердила я, смущаясь и гадая, к чему она ведет.
А графиня поманила меня к себе, будто нас могли подслушать.
— Я поделюсь с вами одной тайной, потому что чувствую: вам можно доверять. Обычно я верно сужу о людях. — Она снова помолчала, а я недоумевала, что же последует дальше. — Мой лакей, — начала она, — на самом деле не лакей вовсе. Он Художник из Германии, еврей, только об этом никто не должен знать. Я стараюсь вывезти оттуда как можно больше творческих людей — художников, писателей, поэтов, — которых запросто могут схватить и отправить бог знает куда. Им, беднягам, просто некуда деться. Америка их не принимает, Британия тоже, а во Франции слишком опасно. Слишком близко. Вот я и привожу их сюда, предложив временную работу. Мы занимаемся итальянским, а потом я нахожу для них в Италии какое-нибудь подходящее занятие. К сожалению, больше одного человека за раз мне не вывезти, и делать это можно только время от времени. Я была бы рада спасти их всех, но, увы, не могу.
— Это очень благородно с вашей стороны, — сказала я.
— Ничего благородного в этом нет, — возразила она, — это мой долг. Они — мои соплеменники, такие же евреи, как я. Уверена, вас поставили в известность, что я еврейка.
— Поставили, — подтвердила я. — А вы не беспокоитесь о собственной безопасности? Разве в Италии нет антисемитских настроений?
— Есть, но они не настолько сильны, как в Германии. И на Венецию точно не распространяются, у нас тут народ терпимый. Евреи живут здесь еще со Средних веков. А если говорить обо мне, то самое главное, что превыше всего венецианцы ценят искусство. Мы уже планируем биеннале следующего года, каково? Разве это не замечательный пример нашего оптимизма? Мы твердо намерены провести международный фестиваль искусств, хотя к тому времени полмира может охватить война. А я — первая среди здешних покровителей искусств и поэтому слишком ценна. Без людей вроде меня никакого биеннале не будет. — Она потянулась ко мне и похлопала по руке. — Вот видите, дорогая, незачем обо мне тревожиться. — Графиня немного помолчала, ее рука так и лежала на моей. — А как насчет вас? Вы останетесь или поедете домой, подальше от опасностей?
— Я как раз постоянно думаю над этим, — сказала я, — но пока только запуталась. Учебы у меня сейчас нет, делать нечего. Мама хочет, чтобы я вернулась к ней. Но я согласилась присмотреть за котом моей квартирной хозяйки, и пока она не вернется, мне не уехать. Да, честно говоря, уезжать и не хочется. Мне здесь нравится вообще все — и цвета, и звуки, и люди, и еда. Тут всё такое живое! И все знают, что они живы. Если я вернусь домой, там будут только тихие вечера. Мы с мамой станем сидеть в гостиной под тиканье часов, пока она не включит девятичасовые новости, а потом придет время идти в постель.
— Тогда вы правильно сделаете, если останетесь, — сказала графиня. — Вы ведь не можете жить чужой жизнью, а ваша жизнь — это то, что вы из нее сделаете. Решайте, чего вам хочется.
Того, чего мне хочется, у меня никогда не будет, хотела сказать я, но не сказала.
Снова появился молодой человек, неся поднос с кувшином лимонада и тарелку с угощением: печеньем, присыпанным сахарной пудрой, марципановыми фруктами и маленькими пирожными с цукатами. Он налил нам по стакану лимонада и предложил мне тарелку. Я взяла всего по штучке, с небольшим запозданием сообразив, что пудра с печенья при откусывании осядет на моем темно-синем платье.
— Данке, Йозеф, — сказала графиня, перейдя на немецкий. Я увидела, как по лицу молодого человека метнулась тень тревоги, но графиня сделала ему успокаивающий жест. — Не волнуйтесь, — проговорила она уже по-английски, — эта молодая дама знает про вас. Она из Англии. Все в порядке.
Молодой человек застенчиво улыбнулся мне.
— Йозеф хороший художник, — продолжала графиня. — Ему повезло, что я сумела его вытащить.
Йозеф кивнул.
— Нацисты пришли за моим отцом, — заговорил он, запинаясь на английских словах, — а он был профессором в Мюнхенском университете. Они говорят, что евреи не могут ни преподавать, ни учиться в университетах. Отца увели, я не знаю куда. А потом они нашли мои картины, и меня допрашивали в гестапо. Ужасное место. Мне задавали много странных вопросов. Я уверен, меня очень скоро забрали бы в концентрационный лагерь, но графиня прислала людей, и они меня увезли. Она спасла мне жизнь.