— Да-да, я заметил, — подхватил Гастон. — Твои рисунки обнаженной натуры очень точны в деталях.
— Помалкивай лучше, — я, смеясь, шлепнула его своим блокнотом.
И в тот же миг я вдруг остро осознала, что у меня годами не было возможности так себя вести. Быть свободной, поддразнивать, смеяться и — как я начала понимать — любить. Вскоре придется вернуться в мрачную реальность, где меня ждут война, опасность, отчаяние и, возможно, даже вторжение врага.
— Мои последние деньки, — шепнула я сама себе, когда мы поднимались по лестнице в аудиторию.
Воскресенье, 10 сентября 1939 года
Сегодня вечером мы ходили ужинать к профессору Корсетти. Я согласилась встретиться с Генри на причале трагетти, чтобы в этот раз он не заблудился.
— Когда уезжаешь? — спросил он.
Я вздохнула.
— Не знаю. Получила сегодня письмо от мамы, она требует, чтобы я немедленно вернулась. Наверно, нужно уехать до конца месяца, но я все твержу себе, что заплатила квартирной хозяйке за сентябрь и что война, может быть, останется в границах Восточной Европы. Не думаю, что Британия уже готова к каким-то серьезным действиям.
Дальше мы шли в дружеском молчании. Я думала, что Генри — хороший парень. Конечно, для меня он слишком молод, но приятно бывает пообщаться с мужчинами. Лео я не видела, хотя он уже должен был вернуться со своей виллы. Что ж, по крайней, мере возвращение в Англию положит конец моим несбыточным мечтам.
На этот раз в квартире профессора собралась большая компания. Гастон не пришел, зато явились Имельда и Франц и еще две девушки, которых я раньше не знала. Их представили как Лукрецию и Марию, новых студенток с Сицилии. Они казались до боли застенчивыми и держались вместе, односложно отвечая на обращенные к ним вопросы.
Графиня тепло меня приветствовала.
— До чего я соскучилась, — сказала она.
Я заметила Витторио с бокалом в руке, он стоял в другом конце комнаты и смотрел на нее. Вот уж кто точно без меня не скучал! Он ревновал, хоть это и глупо. Был еще один профессор со своей женой, он, как мы узнали, преподает историю искусств. Нам рекомендовали записаться на его курс. Новый профессор кивнул:
— Чтобы свободно творить в настоящем, необходимо знать прошлое.
Налили и подали Просекко. На этот раз мне не слишком понравился его вкус, в нем ощущались резкие металлические нотки. Наверно, это вино было более дешевым. Во рту остался неприятный привкус, и я обрадовалась, когда мы приступили к салату из помидоров. За ним последовало ризотто алле сепье — блюдо пугающе глянцевито-черного цвета. Нам сообщили, что туда добавляют чернила каракатицы и оно типично для местной кухни. Я неуверенно попробовала его, оно оказалось вкусным — таким солоноватым, свежим, — но мне, к собственному ужасу, вдруг стало ясно, что меня вот-вот вырвет. С прижатой к губам салфеткой я выскочила из-за стола, бросилась в туалет и извергла из себя все, что до сих пор съела.
За дверью туалета с озабоченным видом стояла жена профессора.
— Мне ужасно жаль, — сказала я ей. — Наверно, в этом ризотто есть что-то, чего мой организм не принимает. Я никогда его раньше не ела.
— Не переживайте, дорогая моя. Может, во всем виноват его вид, с непривычки он может показаться отталкивающим.
— Наверно, мне лучше пойти домой, — решила я. — Пожалуйста, передайте всем мои извинения.
Я поспешила уйти. На свежем воздухе стало легче, но по-прежнему слегка подташнивало. Добравшись до дома, я попила ромашкового чая с крекерами и отправилась в постель, а наутро была свежа, как майская роза. Да, подумалось мне, пожалуй, нам с каракатицей не стать лучшими подружками. Я позавтракала и отправилась в академию.
К обеденному времени мне было уже почти дурно от голода. Мои однокурсники собирались перекусить пастой в их излюбленной забегаловке возле узкого канала, где цены были низкие, а порции — большие. Однако мой желудок воспротивился мысли о макаронах, и я остановила выбор на бутербродной, где делали трамеццини, и взяла свои любимые, в том числе с тунцом и оливками. Откусила всего пару раз и поняла, что меня сейчас снова вырвет. Я опрометью бросилась вон, и меня стошнило в водосточный желоб.
Да что со мной такое? Явно не кишечный грипп, иначе мне было бы дурно прямо с утра и я не смогла бы позавтракать. Какое-нибудь пищевое отравление? Плохая вода? В последнее время я несколько расслабилась и, чистя зубы, пользовалась обычной водой из-под крана. Наверно, дело в ней, рассудила я.
Заскочив в маленький магазинчик, я купила бутылку минералки и сухариков. Все это вроде бы успокоило мой желудок, и я вернулась в академию, но вечером мне стало дурно после салата и яйца вкрутую. Я пошла к себе в комнату. Со мной явно что-то не так. Показаться врачу или просто поехать в Англию, пока я еще в состоянии это сделать? Я представила, как обо мне заботится мама, как она приносит мне в постель мясной бульон и тарелку подсушенных тостов — это наше обычное лечение от всех желудочно-кишечных хворей. Фантазия показалась очень привлекательной.