Я осознала, что они запланировали это изначально.
Я уже хорошо изучила порядки монастыря, а мои родители не чувствовали за собой никакой вины за ту судьбу, что уготовили мне.
Дело в том, что монахини успели снискать мое расположение, еще когда я была малюткой. Каждый раз, когда мы ходили в сад при монастыре, они развешивали на раскидистых ветвях деревьев засахаренный миндаль, сладкие пастилки и цукаты. Тогда мы посещали монастырь, чтобы навестить двух или трех тетушек по имени Катарина, поскольку именно так называли всех девочек в нашей семье. Никто не запрещал мне наслаждаться сладкими дарами. Потому у меня сложилось впечатление, что в монастырях подобные вещи растут на деревьях, а вот дома их приходилось постоянно выпрашивать.
В Венеции все аристократические династии занесены в так называемую «Золотую книгу». И каждая из этих семей хранит свои секреты, словно бы собственную совесть, в женском монастыре. Семнадцать членов семьи Контарини заперты в монастыре Санта-Катарина, дюжина Моресини в Спирито Санто, Балби в Сант-Андреа де Зирада. А неугодные женщины из семейств Фоскарини и Керини были похоронены заживо в нашем милом склепе в монастыре Святого Захарии.
В десять часов я взошла на судно, на котором моя кузина Паола совершала свадебное путешествие по женским монастырям, чтобы поприветствовать сестер, запечатанных в целомудрии. Этот старинный обряд давно уже вышел из моды, однако дядюшка настоял на необходимости его проведения, поскольку монашки любили гостей. К тому же их изоляция вызывала недопустимое чувство вины. Они отдали себя Богу, который не просил никакого приданого, потому дядя Паолы мог потратить тридцать тысяч дукатов на жениха из рода Градениго для нее, чтобы влить свежую кровь во внуков.
Заточенные сестры благословили Паолу мертвыми глазами, просунув миндальные полумесяцы сквозь решетку ей в рот, поскольку они не имели права прикасаться к ней. Между тем мне достались тонкие гречневые вафли, намазанные медовым кремом, горячие, варенные в тесте фрукты, посыпанные сладким порошком, а также острый panpepato,[1] который я никогда не ела дома.
Когда мне было двенадцать лет, сестры-монахини спросили меня, не хочу ли я взглянуть на кухню. Я, как дочь зажиточной семьи, никогда на кухне не была, потому мне стало интересно. Я спустилась вниз, и мне очень понравилось таскать судки из печи, переставлять светлые флаконы с севильскими сиропами… Было так интересно смягчать, складывать, растапливать, смазывать, вынимать, оборачивать, глазировать и укладывать различные сладости, предназначенные для столов богачей, в раскрашенные коробки, что я расплакалась, когда меня забрали домой. Меня воспитывали не для такой грубой работы, но мне нравилось за ней наблюдать.
Потому я частенько прибегала в монастырь Святого Захарии и чувствовала себя там как дома, а когда подросла, то иногда даже оставалась на ночь. Я спала в комнатах моих тетушек, а беспорядочное образование получала в комнате рядом с трапезной.
Я забегала на монастырскую кухню, словно воробышек, который залетает на стол и клюет то, что ему нравится. Никто не умел так хорошо готовить марципаны, как монахини монастыря Святого Захарии. Ну, если не считать монахинь из монастыря Сант-Алвизе. Скорее всего, никто больше не умел делать такой пенистый шоколад и подавать его в изящных чашечках. Я так часто приходила отведать его, что мне отвели особую чашку.
1
Панпепато — традиционный рождественский пряник. Необычен тем, что в него добавляют молотый черный перец.