Пышная белая борода и благородный облик дожа побудили Тинторетто запечатлеть его в своей картине. Его сравнивали с Нептуном, повелителем морского царства. Шептались даже, что он похож на самого Господа Бога. Но дож, будучи глубоко верующим человеком, отверг бы с возмущением эти сравнения, хотя и по разным причинам; однако, сегодня он готов был пожертвовать всем, лишь бы что-то помогло ему спасти Венецию в тяжелый час.
Он видел, как вдоль пристани, на которую уже обрушивались волны прилива, торопливо шли шесть человек, прижимаясь друг к другу, чтобы укрыться от ветра и брызг, задевавших края их черных накидок. Длинные рясы с капюшонами делали их похожими на монахов, но эти шестеро были служителями науки, а не церкви. Они ведали жизнью и смертью. Они были врачами.
Когда они приблизились, дож смог разглядеть их маски: изогнутые клювы из слоновой кости, торчавшие, словно когти хищников, из-под черных накидок. Маски вселяли ужас, но повод, заставивший их надеть, был ещё более зловещим.
Они были его Medico delle Peste. Чумными лекарями.
Шестеро ученых, из хороших семей, все получили образование в лучших медицинских академиях, по одному на каждый из шести сестиери[1] Венеции. Увидеть всех их вместе – дурное предзнаменование. Дож Себастьяно Веньер сомневался, что они вообще когда-нибудь собиралась вместе; ему показалось, что они налетели, как стая ворон, на чью-то могилу. Может, его собственную. На мгновенье плечи у него опустились, и он почувствовал себя стариком.
Он смотрел, как врачи пересекли несравненную Рива-дельи-Скьявони, одну из чудеснейших улиц в мире, и ждал, что с минуты на минуту они войдут в его великолепный белый дворец. Холодок пробежал у него по спине, словно от брызг холодной морской воды. Он припал головой к прохладному стеклу и на одно блаженное мгновенье прикрыл глаза, поэтому и не увидел, как венецианские галеасы заскользили вдаль по темным, разбухающим волнам; он прикрыл глаза – всего на долю секунды, чтобы насладиться покоем и вдохнуть соленый воздух.
Запах Венеции.
Себастьяно Веньер выпрямился, вспомнив, кто он такой и где находится. Он взглянул на искусную каменную кладку окон и лучшее венецианское стекло, заглушавшее грохот морских волн. Запрокинув свою благородную голову, он увидел на потолке непревзойденные красные и золотые фрески, созданные сотни лет назад лучшими венецианскими художниками и покрывавшие бесконечное, величественное пространство наверху. Однако ни это богатство, ни вся эта слава не смогли оградить его дом от чумы.
Дож уселся на свое великолепное кресло и стал ждать, когда доложат о приходе врачей. Они вошли вереницей, один за другим, промокшие насквозь, и обступили его, как стервятники, жадно блестя красными хрусталиками глаз на своих масках, словно готовились растерзать его плоть. Но как только они заговорили, дож успокоился.
– Мы ждали этого, господин, – начал один из них. – В ботаническом саду иезуитов появилось необычайно много бабочек – сотни тысяч.
– Бабочек? – спросил дож, приподняв белую, как снег, бровь.
Врач, не уловив холодности в его тоне, продолжал:
– Конечно, господин дож, бабочки известны как предвестники чумы.
– Так оно и есть, – вмешался второй. – Были и другие знамения. Хлеб из пекарни Арсенала, если его разломить пополам, начинает кровоточить.
Дож сжал подлокотники кресла. То, что чума проникла в Венецию, ему уже было очевидно. Вопрос в том, как с ней бороться.
Бесполезно. Один из лекарей предлагал лечить заболевших, привязывая им к шее мертвую жабу. Другой советовал засовывать хвост живых голубей в воспаленные бубоны в паху и подмышках, чтобы хвостовые перья вытягивали заразу. Они заспорили, сшибаясь клювами масок, которые казались теперь до смешного нелепыми; их елейные голоса стали визгливыми, и они загалдели, словно стая уток.
Дож в раздражении перестал обращать на них внимание. Эти лекари – шарлатаны, шуты, один самодовольнее другого. Он перевел взгляд на настенный ковер, в тени которого стоял человек, такой же старик, как и он сам; он прислушивался к разговору в ожидании, когда дож позовет его и сообщит, зачем за ним посылали.
Этот старик, к слову сказать, архитектор, на самом деле тоже не слушал спорящих. Больше интересуясь зданиями, чем людьми, он любовался тем, как подчеркивают изгибы потолка каменные ребра, пересекаясь над его головой, и как пропорции пилястров дополняют великолепные фрески.
Как и дож, он ужаснулся, увидев входящих в покои лекарей. Все, от дожа до самого жалкого нищего, знали, что означают эти маски. Чума проникла в город. Но архитектора это не слишком заботило. Два года назад уже была небольшая вспышка чумы, и теперь он собирался сделать то же, что и тогда. Он покинет город и отправится в Венето; возможно, в свой старый дом в Виченце. Там, в горах, пережидая, пока чума утолит свою жажду, он будет строить планы и рисовать, потягивая вино. Быстрая лодка до Местре, резвый конь до Тревизо – и он будет в Мазере к закату, в доме своих добрых друзей – братьев Барбаро. Там, он знал, найдется место и для него; в конце концов, это он его построил. Как только он узнает, чего желает дож, он уедет.