Вымышленную, воссозданную Венецию, Венецию декаданса, упадка, но все же не зловещую и совершенно неопасную, тоже можно найти в литературе. «Это город масок и карнавальных костюмов», — говорит о Венеции начала XIX века Вилланелль, одна из рассказчиц, в романе Джанет Уинтерсон «Страсть» (1987). «То, чем ты являешься сегодня, ни в чем не ограничит тебя завтра. Ты можешь исследовать себя совершенно свободно, и если у тебя есть ум или деньги, никто не встанет у тебя на пути. Этот город зиждется на разумном расчете и деньгах, и мы симпатизируем и тому и другому, хотя они не обязаны всегда появляться рука об руку». Вилланелль, наследница венецианских гондольеров, и сама действует исходя из этих убеждений, особенно в первой части романа, когда, меняя обличья, появляется в казино в самых разных ролях — мужских и женских.
Генри Джеймса можно отнести к числу тех авторов, которые наряду с Рескиным оказали наибольшее влияние на формирование образа Венеции в умах читающей публики. Впервые он посетил город в 1869 году, а в 1907-м приехал сюда в последний раз. Писатель остро чувствовал, что с течением времени город все больше и больше коммерциализируется; к 1882 году он превращается в «большой базар», и «изысканное пространство» Сан-Марко, заполоненное местными жителями, стремящимися уговорить вас воспользоваться их услугами, становится «величайшим балаганом». Публикуя свои ранние эссе в составе сборника «Итальянские часы» (1910), Джеймс отметил в предисловии: «Нежная привлекательность данного наблюдателя заключается целиком в аспектах и внешних проявлениях — и более всего в изображении вещей такими, какими они были когда-то». Но то, как он воскрешает в памяти эти «аспекты и внешние проявления» — картины, здания, атмосферу, игру света, «старую итальянскую любовь к наброскам», и теперь наполняет жизнью восприятие города. Эссе описывают, в задумчивой джеймсовской манере, все те же городские достопримечательности. («Как печально известно, уже давно невозможно сказать ничего нового» о Венеции, «но все-таки не запрещено говорить и о вещах знакомых, и я полагаю, что для настоящего любителя Венеции разговор о ней всегда к месту».) Но временами читатель получает и более интересную возможность навестить уголки, дорогие самому автору — например, Ка' Алвизи у устья Большого канала, где жила американская эмигрантка Кэтрин де Кей Бронсон.
Родилась Бронсон в Бостоне. Долгие годы она была подругой и преданной поклонницей Роберта Браунинга, которого принимала и развлекала и здесь, и в своем доме в Азоло. (Ей также принадлежал дворец Джустиниани-Реканти, соседствовавший с Ка' Алвизи.) Джеймс в числе многих других гостей нередко бывал в доме, что стал теперь частью отеля «Европа-Регина». Дом Бронсон напротив церкви Санта-Мария делла Салюте играл
…роль дружелюбной частной ложи в лучшем ярусе зрительного зала; с ее обитых подушками передних сидений можно окинуть взглядом всю сцену, а боковые комнаты предназначены для более абстрактных бесед, для легкого — до тех пор, пока его легкость не становится тяжеловата, — многоязычного разговора, изысканных bibite[33] и изысканных же свернутых сигарет прямо из рук хозяйки, которая прекрасно умела делать все, чего требовала ее роль: создавать между людьми отношения и поддерживать их, поднять тему и оборвать ее, сделать так, чтобы превосходный табак и маленькие позолоченные бинокли путешествовали из рук в руки безо всякого ее участия, и все это — не поднимаясь с мягкого дивана и не изменяя своему благодушному настроению.
Венеция словно была создана специально для нее: «Древняя, яркая традиция, чудесная венецианская легенда понравилась ей сразу, они соткали вокруг нее этот дом, вплоть до ступеней пристани, где плещется вода, где толпятся в ожидании гондолы, очень похожие, вообще-то, на призраков покойного карнавала… все еще играющих некую замогильную роль». Знакомая венецианская картинка: очарованный замок, к которому приближаешься по воде и где будто по волшебству появляются и передаются из рук в руки приятные вещи. Слуги и гондольеры не упоминаются, чувствуешь некоторое облегчение, когда Джеймс далее говорит о том, как добра была Бронсон к местным жителям, как «обновляла их лодки» и помогала им в беде. И здесь царил дух не соблазнительницы-Джульетты из «Гофмана», а спокойной в свои неюные уже года и уравновешенной миссис Бронсон.
Еще один дом, куда мысленно наведывается Джеймс, — палаццо Барбаро, где ему случалось быть гостем у Даниеля и Анны Кертис, а позже — у Изабеллы Стюарт Гарднер, которые практически превратились в местных жителей. (Хороший вид на дворец открывается из пиццерии напротив, рядом с мостом Академиа.) Он послужил основным источником вдохновения при создании палаццо Лепорелли в «Крыльях голубки» (1902). В этом произведении позднего Джеймса, написанном в сложном, тонком, зачастую трудном для понимания стиле, требующем умения читать между строк, дворец и город зачастую скорее предполагаются, чем описываются. Но нам удается украдкой бросить взгляд на «высокие яркие комнаты» Лепорелли, где