Джону Ивлину, искавшему поучительных, «любопытных» или впечатляюще хорошо организованных обычаев и объектов в своей долгой поездке по Европе, которая позволяла ему держаться подальше от неразберихи, царившей в охваченной гражданской войной Англии, Виченца понравилась. Это город, «полный учтивых джентльменов и прекрасных уголков, появлению которых немало поспособствовал их архитектор, родившийся здесь знаменитый Палладио». На самом деле Андреа Палладио родился в Падуе, но прожил в Виченце большую часть своей жизни. Он «поспособствовал» созданию огромного количества самых разных зданий: церквей, дворцов, вилл, галерей и «наиболее заметного Дворца правосудия», — как говорит Ивлин. Это здание нередко называют именем, которое дал ему сам Палладио, — Базилика. Как объясняет архитектор в своих «Четырех книгах об архитектуре», во времена римлян «такие здания называли базиликами, где судья садился на свое почетное место, чтобы вершить правосудие, и где нередко обсуждались великие дела». Само имя должно подчеркивать, что, создавая проект, автор ориентировался на классические образцы. Той же цели служат колоннады, при помощи которых Палладио изменил внешний вид средневекового палаццо делла Раджоне.
Классицизм Палладио, построенный на его понимании трактата Витрувия «Об архитектуре», единственного античного труда по архитектуре, сохранившегося до его времени, воспитал в нем его покровитель, дворянин и поэт из Виченцы, Джанджорджо Триссино (1478–1330). Он отправил Палладио в Рим, помог ему начать свое образование и карьеру и даже дал ему имя, под которым тот и прославился. Имя это — производное от имени богини мудрости Афины Паллады. Триссино принадлежал к группе местных патрициев, с энтузиазмом боровшихся за возрождение классицизма. В 1556 году они основали Олимпийскую академию. Как и все жители города, они считали работы Палладио поводом к гражданской гордости; их классическая направленность рассматривалась в тот момент как современное веяние, с одной стороны, а с другой — как связь с прошлым этого древнего поселения, некогда принадлежавшего Риму. И в том и в другом смысле благодаря Палладио они могли чувствовать равенство с Венецией, а может быть, даже и превосходство над своей консервативной в вопросах архитектуры постантичной правительницей. (Развить чувство собственного достоинства помогала и успешная торговля шелком.) Самым претенциозно классическим зданием того периода стал Театро Олимпико.
В Базилике в 1562 году была поставлена пьеса Триссино «Софонисба», написанная в 1515-м итальянским белым стихом, но по канонам античной драмы. Отчасти потому, что именно Палладио специально для этого случая временно превратил Базилику в театр, Олимпийская академия позже заказала ему проект постоянного театра. Архитектор, призвав Витрувия и богатый опыт, приступил к работе, но умер в 1580-м году, успев закончить только внешние стены. Винченцо Скамоцци пришел ему на смену и завершил, а в отношении самой сцены — значительно модифицировал планы предшественника. Улицы, расходящиеся лучами за аркадой, которая должна была воспроизводить римские frons scenae, построенные Скамоцци для первого представления в 1383-м, сохранились до сих пор. Однако они немного ограничивают постановочные возможности, и поэтому несколько лет спустя в театре дожей в Саббьонетте Скамоцци сам расширил арку и заменил улицы единым ландшафтом. Кроме того, в некоторых театрах уже стали использовать сменные декорации. Гёте они порадовали. Обнаружив, что театр все еще действует, и выражая мнение многих, он заключил, что Олимпико «неописуемо прекрасен», но «по сравнению с современными театрами смотрится аристократичным, богатым и хорошо образованным ребенком рядом с хитрым и хорошо ориентирующимся в жизни взрослым, который хоть и не богат, не знатен и не особенно образован, но зато лучше знает, что ему по силам». Короче говоря, это академический театр.
И тем не менее первое представление наверняка было незабываемым зрелищем. Ставили «Царь Эдип», вариации на тему Софокла, написанные Орсатто Джустиниани на музыку Андреа Габриели. Участие этого известного венецианского композитора, несомненно, только добавило престижа как самому событию, так и Виченце в целом. Пышные костюмы и величественные жесты актеров сохранились на фресках на стенах Антеодеона рядом со зрительным залом. В постановке учитывались звуковые, визуальные и даже обонятельные эффекты — в самом начале со сцены «внезапно донесся аромат».