Этот новый подъем, вероятно, объясняется сочетанием нескольких факторов: Манин умел вдохновить людей, а им, в свою очередь, уже было трудно совладать с накопившимся за полвека недовольством правлением иноземцев. Сыграло свою роль и то, что низшие и средние классы теперь тоже участвовали в принятии решений. Всю весну и лето город держался под обстрелом австрийских войск, но в конце концов вынужден был эвакуировать людей из Каннареджо и других районов, расположенных вдоль материка. Поставки продовольствия сократились, а вспышка холеры унесла почти три тысячи жизней. В конце мая венецианцы оставили материковый форт Маргера. Они уничтожили пять арок железнодорожного моста, вернув городу статус острова. Мост Риальто и Скуола Гранде ди Сан-Рокко пострадали, но не сильно. Настроение в городе было сродни душевному подъему лондонцев времен бомбежек и «Битвы за Англию»: на Пьяцце каждый день играл оркестр, горожане взбирались на башни, чтобы полюбоваться салютом, и как минимум один снаряд подбирал какой-нибудь гондольер и демонстрировал этот «немецкий арбуз» (anguria tedesca) всем желающим. 12 июля австрийцы предприняли попытку произвести то, что вполне можно назвать первой в истории бомбардировкой с воздуха. К счастью, в отличие от своих более поздних вариантов эта попытка оказалась малоэффективна: очень немногие из нагруженных бомбами воздушных шаров достигли точки назначения, а некоторые даже занесло ветром на австрийские позиции. Одним из последних жестов венецианского сопротивления был рейд, участники которого напали в лагуне на форт Брондоло и скрылись, похитив все хранившееся там зерно, вина и стадо крупного рогатого скота. Событие отпраздновали в тот же вечер постановкой оперы Россини про Вильгельма Телля, швейцарского героя, боровшегося с австрийцами.
Но запасы продовольствия вскоре подошли к концу, и в хлеб уже добавляли четыре пятых ржи («una bomba nello stomaco»[6], говорил Томазео). Вторая вылазка провалилась. Поддерживать порядок в городе становилось все труднее, резиденцию патриарха в палаццо Кверини-Стампалья разграбили под тем предлогом, что он ратовал за капитуляцию. Прокатились голодные бунты. И вот, наконец, 22 августа Манину пришлось начать переговоры о сдаче города. В соответствии с оговоренными условиями, он сам и сорок его коллег отплыли в изгнание два дня спустя. Всем подданным империи, поднимавшим оружие на австрийцев, также предписывалось покинуть город. Но финальную кровавую резню удалось предотвратить. Даниеле Манин, уехав в Париж, преподавал итальянский и умер в бедности в 1857 году, потеряв жену и дочерей. Его могила находится у северного фасада Сан-Марко, а памятник возвышается около его дома на кампо Манин.
30 августа австрийский маршал Радецкий с триумфом проплыл по Большому каналу, и в ознаменование победы в Сан-Марко зазвучал гимн «Те Deum». Радецкий проявил себя как отличный командующий, пользующийся уважением даже среди врагов. По крайней мере, намного приятнее было приветствовать в качестве победителя именно его, а не какого-нибудь бесцветного штабного офицера, бездарного Габсбурга или печально известного своими зверствами маршала фон Хайнау, который возглавил нападение на Венецию в самые первые дни. (Позже его отправили подавлять другую революцию 1848 года в Венгрии). Вскоре по железнодорожному мосту снова пошли поезда. Тем, кто пожертвовал драгоценности, ценные бумаги и деньги на дело революции, и так пришлось нелегко, а тут еще сожгли, как выразилась Эффи Рескин, «в бушующем огне, в огромном котле» всю бумажную валюту, выпущенную повстанческим режимом. Недавно поженившиеся супруги Рескин были одними из первых иностранцев, вернувшихся в город. Буквально через несколько лет туризм уже вновь процветал, да и в самом 1848-м, по свидетельству «Коммерческого гида по Венеции», выпущенного в том же году (и упомянутого в авторитетном исследовании Пола Гинсборга «Даниеле Манин и венецианская революция 1848–1849 годов»), в городе насчитывалось семьдесят шесть ювелирных мастерских, шестьдесят пять ателье и восемьдесят два сапожника. Благодаря туристам, отмечает Гинсборг, работы прибавилось и у гондольеров. 40 000 человек, которые по своей бедности действительно нуждались в помощи, так или иначе ее получили. Но австрийские пушки все еще держали Пьяццу под прицелом, а большинство венецианцев по-прежнему жаждали независимости или хотя бы воссоединения с независимой Италией.