Эта технология, может, и дала бы Венеции невероятное преимущество над врагами и соперниками, но основной принцип действия инструмента был уже широко известен, и сделать его не составляло труда. И тем не менее, когда Галилей представил один из своих телескопов дожу, ему предложили значительную прибавку к жалованью. Правда, это предложение должно было вступить в силу только со следующего года, дальнейшие прибавки исключались, и, кроме того, согласие означало, что Галилей обязуется занимать ту же должность пожизненно. Галилей всегда искал место, которое позволило бы ему тратить достаточно времени на исследования, и вскоре сумел договориться о более подходящем варианте с великим герцогом Тосканским. (Хитрый, как настоящий венецианец, он не потерял покровительство Медичи, пока жил в Падуе, а став тосканцем, он оставался профессором в своей родной Пизе до 1592 года.) Некоторые венецианцы пришли в ярость, когда в сентябре 1610-го Галилео переехал во Флоренцию. Теперь-то можно сказать, что ему имело смысл остаться, поскольку в 1630-х Венеция с большей вероятностью смогла бы защитить его от Церкви и инквизиции, чем симпатизирующие ему, но очень подверженные римскому влиянию великие герцоги. Но преподавательские обязанности в Падуе не дали бы ему времени и возможности развить те самые взгляды, от которых его вынудили отречься.
Кампанила стала для венецианцев подлинным символом независимости. Ярким примером тому послужило одно происшествие, случившееся в день торжеств по поводу двухсотлетия падения республики. 9 мая 1997 года восемь вооруженных людей, решив с шумом отметить это событие, захватили паром, заставили переправить и выгрузить свой грузовик на Пьяццетте, протаранили на нем ворота Кампанилы, промаршировали вверх по лестнице, вывесили сверху флаг Святого Марка и объявили себя «солдатами serenissimo венецианского правительства». Не признав указанного правительства, местные карабиньеры принесли длинные лестницы и быстро схватили этих «солдат». Последних повсеместно сочли членами «Лега Норд» или какой-то другой партии сепаратистов. «Лега Норд», впрочем, отказалась от ответственности за инцидент.
Подобные события сложно себе представить в подчиненном музейному распорядку мире Музео Коррер, что напротив Сан-Марко. В 1830 году Теодоро Коррер завещал свою коллекцию городу. Постоянно увеличиваясь, в 1920-х годах она заняла Наполеоновский флигель (Ала Наполеоника) здания Новых прокураций, где при Наполеоне размещался Королевский дворец. В первых его комнатах все еще сохранились признаки дворцового великолепия. В тронном зале, например, можно увидеть неоклассический наполеоновский интерьер работы Джузеппе Борсато и других и фрески (сейчас установленные на панелях), оставшиеся от переустройства уже в постнаполеоновский период в 1814 году. К слову, в числе этих фресок есть и грациозные античные танцовщики Франческо Хайеса. Подобные картины в сочетании с современной мебелью и неожиданно расположенным зеркалом представляют собой идеальное дополнение к работам величайшего из скульпторов-неоклассицистов Антонио Кановы (1737–1822). В коллекции музея Канова представлен хорошо: здесь есть, например, барельефы, которые ему так и не удалось воплотить в мраморе. «Дедал и Икар», показанные на фестивале на Вознесение в 1779-м, заставили Академию изобразительного искусства и скульптуры забыть о возрастных ограничениях и принять Канову в свой состав. Дедал, добрый патриарх, сосредоточенно и уверенно прикрепляет крылья Икару, который оглядывает через плечо удивительную новинку, преисполнившись простодушной гордости и потрясения, что отец действительно собирается позволить ему воплотить мечту своего сердца. Говорить, что эта гордость повлечет за собой его падение, наверное, не имеет смысла, это очевидно; честолюбивый молодой скульптор хочет еще и напомнить о традиционной символичности этих образов: Дедал — это художник, придающий крылья своих надежд и воображения обычной глине, чтобы она могла воспарить почти к небесам. Здесь же хранится и еще более ранняя работа Канова, тоскующие «Орфей и Эвридика» (1775–1777), «Итальянская Венера», и отличающийся той же классической чистотой линий великолепный бюст папы Климента XIII.