Глава пятая
Дворцы Венеции: Большой канал
В 1498 году французский посланник Филипп де Комин почувствовал себя польщенным, когда по прибытии в Венецию его встретили двадцать пять джентльменов, одетых в красный шелк, и в знак почета усадили между послами Милана и Феррары на церемониальной барке, которой предстояло переправить его в сердце города. Венеция, как и другие сильные города Италии тех дней, стремилась, по возможности, оставаться в хороших отношениях с французской монархией. Но больше всего впечатлило Комина одно необычайное зрелище. Его никак нельзя было организовать специально, и оттого оно казалось еще более волнующим. Современный читатель, вероятно, увидит признаки волнения в многочисленных «и», так часто повторяющихся в рассказе Комина. Впрочем, хронисты нередко прибегали к подобному слогу.
Меня провезли по большой улице, которую они называют Гранд Канал. Улица сия очень широка, ее часто пересекают галеры, и мне случалось видеть корабли водоизмещением до четырехсот тонн, стоящие у домов. И это чрезвычайно красивая улица, и украшенная лучшими домами, что есть на всем свете, и проходит она через весь город. Дома большие и высокие и построены из хорошего камня. Старые дома все раскрашены, остальные, те, что построены за последнюю сотню лет, все облицованы белым мрамором, который привозят сюда из Истрии, что в сотне миль отсюда, и немало также больших плит порфира и серпентина на фасадах… И никогда еще мне не доводилось видеть такого торжествующего города.
Люди, впервые оказывающиеся на Большом канале, видят примерно то же, что довелось созерцать де Комину, и испытывают почти такое же восхищение. А вероятнее всего, оно окажется еще сильнее, если, тщетно выискивая глазами встречающих в красных шелковых одеждах, вы только что покинули одну из огромных автостоянок на пьяццале Рома или железнодорожный вокзал.
Настоящая глава предоставит вам возможность окинуть мимолетным взглядом виды, открывающиеся с этой «чрезвычайно красивой улицы», и, быть может, вам захочется приехать сюда снова, чтобы рассмотреть все поподробнее.
Ка' д'Оро, Золотой дом, один из тех дворцов Большого канала, что бросаются в глаза в первую очередь. Когда в 1430-х завершились работы над фасадом, взорам прохожих предстало зрелище еще более изумительное: фасад сверкал сусальным золотом (отсюда и название), ультрамарином, мраморными творениями Веронезе, лакированными, чтобы красный цвет камня сиял еще ярче, а отдельные детали, покрытые свинцовыми белилами, резко выделялись на фоне черной масляной краски. Дворец и его отделка были спроектированы по заказу Марино (или, по-венециански — Марин) Контарини, принадлежавшего к одной из богатейших и знатнейших семей. В числе его знаменитых предков и родственников три дожа, и одно время казалось весьма вероятным, что отец Марино, Антонио, сменит на этом посту своего союзника Томмазо Мочениго. Но избрали Франческо Фоскари — того самого, что прожил долгую жизнь. Однако эта ветвь Контарини сохранила свое влияние и, главное, богатство. Ричард Гой подробно исследовал дворец и довольно многочисленные документы, его касающиеся, и фактами и цифрами доказывает, что деньги семья Контарини зарабатывала на торговле — в основном тканью, но не пренебрегала и другими товарами, например, медью или даже grana, мелкими насекомыми из Греции, из которых изготавливали красную или пурпурную краску.
Марино Контарини (1386–1441) купил дворец в 1421 году у не менее богатой и древней семьи своей жены, Сарадамор Дзено (умерла в 1417 г.). В 1418-м начались работы по сносу большей части старого здания, на месте которого предстояло родиться Ка' д'Оро. Контарини, насколько известно, лично интересовался всеми аспектами строительства. Возможно, как раз благодаря его дилетантскому энтузиазму фасад превратился в «чудесную коллекцию отдельных, прекрасно выполненных работ», «сложную мозаику» разнообразных архитектурных элементов (Гой). Дворец явно задумывался, чтобы поразить всю Венецию своим великолепием, и только самому Дворцу дожей дозволялось соперничать с ним. Из этого все желающие могли и могут делать политические выводы. И хотя во время строительства дворца изначальный замысел Контарини подвергся некоторым изменениям, ему, к счастью, хватило и денег, и проницательности, чтобы добиться исполнения большей части своих желаний руками таких талантливых каменщиков и скульпторов, как Маттео Раверти из Милана и венецианцев Джованни и Бартоломео Бон, отца и сына. Помимо работы над самим дворцом, старший Бон создал и ажурную каменную перегородку между холлом первого этажа и каналом, а Бартоломео вырезал великолепный колодец во дворе. Скульпторы и их помощники работали все 1420-е и начало 1430-х годов, и значительная часть их усилий ушла на отделанный мрамором, с галереями и резными зубцами фасад, который Дзуан да Франца (Жан Шарлье) затем расписал в соответствии с подробнейшими инструкциями Контарини. Одним из самых заметных украшений стал герб семьи, сиявший золотом на фоне ультрамарина. Дзуан использовал золотой фольги на 114 дукатов — в те времена искусному мастеровому потребовалось бы не менее двух лет, чтобы заработать такие деньги. (Дзуана ценили выше, и за эту работу ему заплатили 60 дукатов.) Ультрамарин тоже стоил недешево. Он составлял одну из последних статей расходов проекта, обошедшегося в общей сложности, по подсчетам Гоя, в 4000 дукатов. И пока из каменоломен Истрии подвозили новый камень, вырезали и золотили львов на парапете, пока работали деревянные подъемные механизмы, возводились и разбирались леса, Контарини, как показывают его счета, все еще был достаточно богат для того, чтобы потратить за четыре года (заканчивая 1431 годом) 500 дукатов на одежду и ткани, предназначенные по большей части для cassoni — свадебных сундуков его юных дочерей Марии и Саммаританы. Покупки включали платки (fazoleti), платья, сорочки (camidie) и плащи. Один из cassoni, лишенный, правда, всего этого драгоценного содержимого, но украшенный сценами из жизни и смерти верной и целомудренной жены Лукреции, можно и сегодня увидеть во дворце.