В комнате есть и менее двусмысленные сюжеты. На фламандском гобелене XVI века запечатлена неразгаданная историческая сцена, представляющая величественную правительницу, восседающую на троне, по одну сторону которого толпятся придворные-мужчины, а по другую — женщины. Алебастровый запрестольный образ XVI века являет менее радостную картину: претерпевающую пытки связанную Святую Катерину. Однако она определенно не осталась без помощи с небес. Пикирующие с небес ангелы забрасывают сложные пыточные механизмы огнем, рубят их огромными мечами (одного уже не хватает), и в конце концов машины начинают мучить самих палачей. А выше — Бог, мудрый и всевидящий, но образ тоже представлен в движении, подчеркивающем его участие в истории с Катериной: очевидно, ангелов прислал именно он. Тему пыток продолжает и более таинственное, исполненное боли изображение — «Святой Себастьян», позднее произведение Мантеньи, которое все еще находится в алькове, созданном специально для него Франкетти.
Меж колонн открывается вид на Большой канал. Насладившись им и осмотрев экспонаты, включая полотна тосканской и умбрийской школ, вы поднимаетесь по лестнице, к которой пристроены перила красного дерева из другого дворца XV века. Они украшены розетками, узорами из листьев и двумя львами: один сидит на столбике на нижней площадке со своей добычей, а другой, без добычи, — двумя этажами выше. Наверху вы обнаружите еще много экспонатов — например бюст прокуратора Доменико Дуодо работы Алессандро Витториа (1525–1608). В образе Дуодо сочетаются индивидуальные черты и стремление выглядеть «верным слугой венецианского государства». Его можно счесть самодовольным, но не высокомерным. Правильно будет сказать, что он знал жизнь и хорошо подходил для своей должности. Лысый, морщинистый, с повисшими усами, завитой бородой, в парадном одеянии, он мудр, многоопытен и надежен — вот что можно прочитать на его лице. На мужском портрете Ван Дейка в той же комнате изображен человек совершенно иного плана, но, наверное, столь же непроницаемый. У него довольно задорные усы, и, очевидно, по просьбе художника, он принял несколько театральную позу. Но у зрителя остается впечатление, что герой картины только на мгновение замер, перед тем как снова броситься в водоворот своей бурной деятельной жизни. Живописец, как и в других портретах, не делает для нас его душу открытой книгой, он только намекает на возможность более глубокого и личного знакомства, чего не могло бы быть со «слугой государства» Дуодо.
На третьем этаже, помимо всего прочего, находятся потускневшие и стершиеся фрески на мифологические сюжеты работы Тициана, которые вплоть до 1967 года составляли часть фасада Фондако деи Тедески, немецкого склада и центра торговли на другой стороне канала, где сейчас расположен центральный почтамт. Здесь представлено и то, что осталось от фресок Джорджоне, снятых оттуда же в 1937-м. Разноцветные следы — всего лишь напоминание о красках более ярких, которые некогда приветствовали путешественников на Большом канале, как и сверкающий фасад Ка' д'Оро. Джорджо Вазари рассказывает историю, которая может оказаться правдой, а может и нет — о том, как после пожара 1304 года Фондако построили заново, и Синьория заказала Джорджоне фреску для фасада, выходящего на Большой канал. Мастерство художника было общепризнанно, и ему предоставили полную свободу действий. Ну что ж, он так и сделал, как ему вздумалось. Результат привел Вазари в замешательство: «По правде говоря, там нет никаких определенных сцен или изображений деяний какой-нибудь выдающейся личности древности или наших дней». Вазари так ничего в этих фресках и не понял, и ему не довелось повстречать человека, способного проникнуть в замысел автора. «В одной части картины изображена женщина, в другой — мужчина, в разных позах. Рядом с ним лежит львиная голова, а подле нее — ангел в костюме купидона». Но он признает, что нарисовано было неплохо и цвета подобраны талантливо. В то же самое время Тициану, близкому другу Джорджоне, заказали расписать фресками фасад, выходящий на Мерчерию. Изображенные им сцены, что бы он там ни нарисовал, трактовать было легче. Но, к несчастью, «многие господа» не знали, что работы заказывали двум разным художникам, и, встречая Джорджоне, по-дружески поздравляли его, утверждая, что «со вторым фасадом он справился лучше». Джорджоне на некоторое время скрылся от людей, и с того дня, уверяет Вазари, «он не соглашался больше работать с Тицианом или поддерживать с ним дружеские отношения».