С 1936 года Ка' Реццонико выполняет функцию музея Венеции XVIII века. И ему удается, в соответствии с названием, представить искусство XVIII века в подходящих интерьерах благородного дома той же эпохи. Величественная лестница Массари ведет к бальному залу, или Салоне делле Фесте, комнате с высоким потолком, которая кажется еще больше благодаря эффекту обмана зрения, искусно созданному фресками Джамбаттиста Крозато. Эта комната была окончена к 1762 году и служила великолепным обрамлением для многих торжеств. В том же 1762-м здесь праздновали присвоение должности прокуратора Сан-Марко Лодовико Реццонико, в 1764-м — торжественно принимали брата Георга III, герцога Йоркского, а в 1769-м встречали императора Иосифа II Габсбурга. Несколько сотен патрициев собрались почтить Иосифа, и сотня девочек из венецианской консерватории пели для него.
Остальная часть музея скромнее. Комнаты второго этажа оставляют впечатление естественной и спокойной роскоши — канделябры из цветного стекла, стены, драпированные красным дамастом, зеленым шелком или желтым холстом, изящные стулья и позолоченные консоли. Среди множества картин есть портреты пастелью работы Розальбы Каррьера, слабоватые на современный вкус, но чрезвычайно популярные с 1720-го по 1750-е годы. Впечатление от них усиливается, когда видишь их в комнатах той же эпохи — на фоне узорчатого красного дамаста в зале деи Пастели. Есть здесь два полотна Каналетто (что в Венеции — редкость), написанные в ранний период творчества, когда он начал вытеснять Луку Карлеварийса с позиции самого популярного специалиста по городским видам. «Большой канал у палаццо Бальби с видом на Риальто» выглядит почти мрачным по сравнению с ослепительным светом, по которому позже узнавали Каналетто: затененные, коричневатые дворцы, странные серые облака, широкое пространство по большей части зеленого канала; контрастный солнечный свет все-таки частично высвечивает и подчеркивает красный навес, которым затянута скользящая по воде лодка справа. Здесь есть каприччо, исторические картины вроде «Смерти Дария» Дж. Б. Пьяццетты, портреты знаменитых личностей в богатых облачениях и париках, аристократы Пьетро Лонги, играющие на музыкальных инструментах и просматривающие письма в домашней обстановке, и относящиеся уже к концу столетия комические фрески сына Тьеполо Джандоменико, включая «Новый мир», где он рисует со спины группу людей, ожидающих начала шоу с волшебным фонарем под названием «Новый мир».
В наступившем новом мире XIX века Ка' Реццонико переходил от владельца к владельцу, пока в сентябре 1888-го его не купил сын Роберта Браунинга — Пен, художник и скульптор средних способностей, которого несправедливо оговаривали за то, что ему не досталось гения его родителей-поэтов. Пен получил возможность купить дворец, женившись на богатой американке Фани Коддингтон за год до этого, и с энтузиазмом занялся отделкой и меблировкой несколько заброшенного здания. В детстве он жил во Флоренции, но в 1861 году после смерти матери, Элизабет Баррет Браунинг, покинул Италию двенадцатилетним подростком и вернулся только в 1880-х. В 1878 году снова начал посещать Италию его отец — избегая, однако, Флоренции, с которой его связывало так много счастливых и горьких воспоминаний. Вместо нее старший Браунинг страстно влюбился в Венецию, где он и его неутомимая спутница, сестра Сарьянна, несколько раз останавливались у Кэтрин де Кей Бронсон, американской эмигрантки, знакомой также и с Генри Джеймсом.
В сентябре 1889 года, пожив некоторое время неподалеку от дома Бронсон в Азоло, Роберт и Сарьянна Браунинг приехали к Пену и Фанни в Ка' Реццонико. Любой проект Пена приводил в восторг его любящего отца (эта любовь, позже утверждала Бронсон, была «ахиллесовой пятой» поэта), который наслаждался переездом в великолепный венецианский дворец и открывавшимися отсюда видами. Возможно, чувствуя приближение смерти (хотя он и говорил некоторым знакомым, что его лет на десять еще хватит), Браунинг не мог надышаться венецианской осенью. Легко представить себе, как его острый взгляд скользит по Большому каналу с пристани у Ка' Реццонико. Он, как и раньше, предпринимал бодрящие прогулки на Лидо, откуда, по словам Бронсон,
…возвращался румяный и полный сил, рассказывал о свете, о жизни, о свежем воздухе с энтузиазмом, смешанным с некоторой долей жалости к тем, кто оставался дома. «Вернуться в Венецию, прогулявшись по морю, — говорил он. — Это как войти с воздуха в комнату».
Он обедал, иногда декламировал свои собственные или чужие стихи в домах друзей и знакомых. И только своей семье читал, извиняясь за бахвальство, из эпилога к своему последнему сборнику, «Азоландо», который вот-вот должен был выйти: