После смерти Гуггенхайм дворец окончательно превратился в художественную галерею. Ее собственная могила и могилы ее лхасских терьеров находятся в саду. Одна из ее любимых личных вещей, серебряное изголовье (1956) Александра Калдера, и теперь находится в комнате, где спала она сама и иногда ее терьеры. Изголовье покрыто причудливо изогнутыми и переплетенными фигурками: рыбами с открытыми ртами, абстрактными узорами, иногда превращающимися в побеги папоротника или павлиньи хвосты, и свисающими на цепочках стрекозами. Большая часть коллекции не только представляет академический интерес, но и тесно связана с самой Пегги, хорошо знакомой со многими художниками. Именно она способствовала подъему Джексона Поллока и какое-то время была замужем за Максом Эрнстом.
В коллекции, расположенной в пустых светлых комнатах, хорошо представлены сюрреалисты, кубисты, Мондриан, Миро и многие другие. Среди скульптур вы найдете прекрасную «Идущую женщину» Альберто Джакометти. Двадцать три полупрозрачных стеклянных скульптуры Эджидио Константини по наброскам Пикассо выставлены перед Большим каналом, и его изменчивый отсвет, отражаясь в стекле, становится их частью. Среди собственных работ Пикассо есть «Поэт». В тенистом саду можно увидеть работы Мура и Джакометти. А вдоль стены тонкие неоновые трубки Марио Мерца гласят: «Se la forma scompare la sua radice и eternai» — «Если форма исчезает, то корень вечен». Разгадать смысл этого замечания поможет трон в византийском стиле, помещенный между словами «scompare» и «la», и стоящая перед ним женская фигура Джакометти. Еще в саду есть бронзовая «Амфора-фрукт» Жана Арпа, которая свободно и легко сплавляет воедино эти две формы. В целом, каким бы прекрасным ни было старинное венецианское искусство, стоит зайти и сюда, чтобы немного от него отвлечься. (Неплохая коллекция хранится и в Музео д' Арте Модерна в Ка' Пезаро, но он вот уже много лет закрыт на реконструкцию.)
За палаццо Веньер деи Леони находится палаццо Дарио. Дворец облицован мраморными панелями и медальонами работы Пьетро Ломбардо или его мастерской. Этот фасад — символ богатства Джованни Дарио, секретаря венецианской сокровищницы, который, по причине отсутствия на тот момент постоянного посла в Истамбуле, вел переговоры по важному договору 1479 года между Венецией и султаном Мехмедом И, за что его богато наградили обе стороны. Дворец свидетельствовал о возможностях, доступных таким гражданам республики, как Дарио. Не имея власти патриархов, они все-таки умели приобрести богатство, влияние и престиж. Стиль ломбардино, модный и обогащенный венето-византийской декоративной традицией, служит еще и гордым заявлением Дарио о своей лояльности республике, о чем прямо объявляет заметная с первого взгляда латинская надпись, посвящающая дом «духу города». Возможно, эта надпись служила необходимым оправданием для удачливого гражданина, ищущего личной славы. После смерти Дарио дом перешел к его зятю патрицию Винченцо Барбарио: еще один признак успеха самого Дарио.
В XIX веке палаццо Дарио какое-то время принадлежало Родону Брауну, одному из самых неутомимых исследователей мира Дарио и его коллег. Браун составил первые тома «Реестра государственных документов и рукописей, относящихся к связям с Англией и хранящихся в архивах Венеции и Северной Италии», редактируя и переводя на английский многочисленные подробные отчеты венецианских послов при английском дворе. Занимаясь подобной работой в Венеции в течение пятидесяти лет, он прослыл мастером принимать гостей-англичан и показывать им город.
Считалось, что до самой своей смерти в 1883 году он ни разу не наведывался в Англию. Именно эта легенда легла в основу одного из поздних сонетов Браунинга. В стихотворении Браун со вздохом отправляется в своей гондоле к вокзалу и, вздыхая, сравнивает Лондон с «костлявой Старухой Смертью», в то время как Венеция — это сама жизнь, но взглянув на море, не в силах сопротивляться, приказывает сопровождающему бросить саквояж и распаковать чемоданы, а затем обещает никогда не покидать Венецию: «Bella Venezia, non ti lascio più!»[14] Ha самом деле Браун в Англию все-таки возвращался, и не раз, но ненадолго.