Нетрудно представить себе реакцию, которую вести об этом вызвали на Риальто. Подозрение в том, что атака на колонию в Галате стала всего лишь предлогом, подтвердили сами генуэзцы, заявившие, что Венеция не имеет никакого отношения к произошедшему. Кроме того, слаженность, с которой аресты венецианцев и захват их имущества проводились одновременно на всей территории империи, говорила о том, что операция несомненно была спланирована заранее. В связи с этим многие не без горечи припомнили, как всего два года назад, желая искоренить упорные слухи о готовящейся операции такого рода, император предоставил эмиссарам дожа специальные гарантии безопасности для их соотечественников. Эти гарантии привлекли на Восток еще больше венецианских капиталов – и сейчас император с удовольствием пожинал плоды своего замысла.
Последние из старинных уз, связывавших Венецию с Византией, были забыты. Забыты были и торжественные обещания, данные Ломбардской лиге всего четырьмя годами ранее, когда Венеция клялась заручаться согласием союзников, прежде чем объявить кому-либо войну. Возникли, однако, финансовые сложности: в последнее время правительственные расходы были выше обычного, а вдобавок Венеция делала крупные ежегодные взносы в Лигу. На покрытие уже существующих долгов решили направить все доходы, которые поступят в государственную казну на протяжении следующих десяти лет. Кроме того, был объявлен принудительный заем, в котором каждый гражданин обязан был принять участие в меру своей состоятельности. Чтобы облегчить сбор этих средств, город разделили на шесть районов (сестиере), сохранившихся и по сей день: Кастелло, Каннареджо, Дорсодуро, Санта-Кроче, Сан-Поло и Сан-Марко. Чтобы восполнить нехватку в живой силе, венецианцев, проживавших за границей (не считая, разумеется, тех, которые томились в тюрьмах Мануила), призвали вернуться на родину: от них ожидали (если не требовали) присоединиться к армии.
Несмотря на все эти сложности и благодаря тем драконовским мерам, к которым пришлось прибегнуть для их разрешения, дож Микьель всего за три месяца сумел снарядить флот, насчитывавший более 120 боевых судов. Поистине впечатляющее достижение, повторить которое в те времена не смогло бы ни одно государство! В сентябре 1171 г. дож повел свою армаду против Восточной империи. Подобрав венецианских подданных в различных портах Истрии и Далмации, он обогнул Пелопоннес и направился к острову Эвбея, где его ожидали послы Мануила, настроенные на удивление миролюбиво. Император, заверили они, не желает войны. Дожу, мол, достаточно лишь отправить в Константинополь миссию мира – и он убедится сам, что все разногласия можно уладить без труда и, более того, на таких условиях, которые он отнюдь не сочтет неприемлемыми.
Витале Микьель поверил и согласился. Это стало худшей ошибкой всей его жизни. Пока его эмиссары (в числе которых был Энрико Дандоло, впоследствии сыгравший судьбоносную роль в европейской истории), продолжавшие путь к берегам Босфора, тратили время на бесплодные споры с византийскими чиновниками, дож ожидал новостей на острове Хиос. Там-то и разразилась катастрофа. На переполненных кораблях вспыхнула чума, распространившаяся с чудовищной скоростью. К началу весны жертвы исчислялись тысячами, а выжившие так ослабели и утратили боевой дух из-за долгого бездействия, что ни о какой войне уже не могло быть и речи. В то же время вернулись послы из Константинополя. С ними обошлись ужасно; миссия потерпела провал. Стало очевидно, что император и не думал мириться с Венецией: он лишь старался выиграть время, чтобы укрепить оборону.
Так в довершение ко всем прочим несчастьям на плечи дожа лег новый груз – позор и насмешки, которыми все осыпали его за легковерие: надо же было угодить в настолько явную ловушку! Это было уж слишком: экспедиция обернулась полным крахом, а цвет венецианского юношества сошел в могилу, даже не встретившись с врагом[89]. Флот, а точнее, то, что от него осталось, был на грани открытого мятежа. Витале Микьель не нашел другого выхода, кроме как поспешить обратно в Венецию и принять последствия своей ошибки.
Вернувшись на родину в середине мая 1172 г., он немедленно созвал общее собрание во дворце, отчитался обо всем произошедшем и постарался оправдать свои решения и поступки, насколько мог. Его выслушали в глухом молчании – ведь многие были уверены, что он привез с собой не только дурные вести, но и ту самую чуму, которая погубила венецианское войско. Этого ему уже не могли простить. Собрание поднялось против дожа, а за стенами дворца уже бушевала толпа, жаждавшая крови. Витале Микьель понял, что придется бежать. Ускользнув через боковую дверь, он бросился по набережной Рива-дельи-Скьявони к монастырю Сан-Заккариа.
89
В числе умерших от эпидемии оказались все мужчины семейства Джустиниани, кроме одного – молодого монаха из монастыря Сан-Николо ди Лидо. Чтобы не дать пресечься такому достойному роду, папа временно освободил юношу от его обетов. Тот покинул монастырь, женился на дочери дожа и исполнил то, что от него ожидалось, после чего, как утверждали его потомки, вернулся в монастырь. Его жена дождалась, пока дети вырастут, и тоже приняла постриг.