Согласно легенде, визит папы Александра поднял на новую символическую высоту праздник Вознесения Христова, с 1000 г. ежегодно отмечавшийся в открытом море близ Лидо. Из молитвенного обряда традиционная церемония превратилась в символическое бракосочетание с Адриатикой[93]. На северной стене Зала Большого совета во Дворце дожей, над одним из проходов, размещена картина Вичентино: папа Александр подает дожу Дзиани кольцо, которое тот вскоре бросит в волны. Как ни досадно, эта легенда не имеет под собой исторического основания, равно как и вымышленное морское сражение при Сальворе, изображенное на висящем справа от этой картины полотне Доменико, сына Тинторетто. Дарование морю золотого кольца, первоначально носившее характер умилостивительной жертвы, просто приобрело с годами матримониальный подтекст. Не исключено, что это произошло примерно в то самое время; и поскольку день Вознесения пришелся в том году на 2 июня, резонно предположить, что папа присутствовал на церемонии, – но нет никаких свидетельств тому, что он активно участвовал в ней и тем более радикально изменил ее характер.
Так или иначе, важнейшим из всех приобретений Венеции стало укрепление престижа. В то памятное лето она оказалась в центре внимания всей Европы, по существу выступив столицей христианского мира. Ее дож принимал двух глав западного мира и держался с ними если не на равных, то, по крайней мере, в качестве друга и коллеги. Именно ее избрали местом встречи и папские, и императорские переговорщики, потому что, цитируя то же «Сообщение о мире…», она «была подвластна одному лишь Богу… то был такой город, где отвага и влиятельность горожан помогали сохранить мир между сторонами, дабы не возникло никаких раздоров или расколов, будь то намеренно или случайно». Исполнить эту задачу было непросто. И все же Венеция преуспела, обретя тем самым новый статус великой столицы и мощной европейской державы.
Небольшой ромб из порфира, встроенный в мостовую прямо перед центральным порталом собора Святого Марка, согласно преданию, отмечает место, где Фридрих Барбаросса пал ниц перед папой. Из всех построек на Пьяцце и Пьяццетте только собор сохранился с того времени в прежнем виде. Однако в целом обстановка, в которой состоялась та грандиозная церемония, производила не меньшее впечатление, чем в наши дни, и в том была большая заслуга дожа Себастьяно Дзиани. Именно он приказал снести старую церковь Сан-Джиминьяно[94]; он выкупил у монахинь Сан-Заккариа сад (броло), располагавшийся между монастырем и лагуной; он засыпал старый канал Рио-Батарио, который начинался за зданием Старых прокураций, проходил перед собором, мимо колокольни и далее, к Рио-ди-Дзекка и городскому саду. Все это пространство замостили кирпичом «в елочку», и так появилась площадь, известная ныне под названием Пьяцца, или площадь Сан-Марко. Кроме того, Дзиани распорядился соединить все дома вокруг площади арками и колоннадами, так что, по всей вероятности, Пьяцца с самого начала выглядела такой, какой ее в 1496 г. изобразил Джентиле Беллини (1429–1507), и почти такой же, как сейчас, несмотря на то что вдоль северной и южной ее сторон теперь тянутся длинные ряды Прокураций[95].
Память о доже Дзиани сохранилась в облике Дворца дожей и Пьяццетты. Дзиани застал дворец в том виде, в каком его отстроили после мятежа 976 г. (когда было разрушено предыдущее здание), с некоторыми дополнениями и украшениями, добавленными в ходе ремонтных работ после пожара 1106 г. Как сообщает Сансовино, Дзиани «расширил его во все стороны», и, хотя дошедшие до нас свидетельства отрывочны, можно предположить, что архитектор следовал традиции и сделал Дворец дожей похожим на те немногочисленные византийские здания, которые еще сохранились до наших дней на Гранд-канале, например Фондако деи Турки или дворцы Фарсетти и Лоредан близ моста Риальто.