Темно, на улице людно, народ расслабляется, многие потягивают напитки. К несчастью, я так голодна, что проглатываю банан в два присеста, и к тому времени, когда ровно в семь, с боем часов на колокольне Фрари, площадь быстрым шагом пересекает Эммануэле, в руках у меня остается мягкая шкурка.
Подлетев ко мне, Эммануэле здоровается. Совершенно естественно, непринужденно и тепло мы расцеловываемся. Потом я забываю все, что знаю по-итальянски, иду к мусорному контейнеру и запихиваю в него банановую кожуру. Обратно возвращаюсь бегом (не особенно грациозно), пока Эммануэле не успел сообразить, что к чему.
Колокола на Фрари все еще звонят, это один из моих любимых звуков в Венеции — потрясающие расходящиеся круги гула. Мы с Эммануэле переглядываемся и улыбаемся. Мне редко встречались такие люди, буквально излучающие безыскусность и простоту, — в самом лучшем смысле этих слов. Словно юный поэт-бунтарь, Эммануэле попирает венецианские табу, вот и сейчас, вопреки правилам, он явился весь в черном.
— Я пришел вовремя, — сияя, произносит он.
— Ты выглядишь очень элегантно, — говорю я.
— Весь в черном, — соглашается он (черная вельветовая куртка, черный кашемировый джемпер, черные джинсы). — А ты вся в голубом.
Мы входим в «Торро».
— Поищи, куда нам сесть, а я закажу, — любезно предлагает он. — «Шприц»?
Ну вот, приехали.
— Мне воды, — говорю я.
— Воды? Не «шприц»? — озадаченно переспрашивает он.
— Да, воды.
— Кока-колы?
— Нет-нет! Просто воды.
— Ты уверена?
— Да, уверена. У меня было время это обдумать.
Мы весело препираемся, каждый настаивает на своем, и я, смеясь, гоню его к бару. Танцующей походкой он отбывает к стойке, делает заказ.
Кафе переполнено, в зале люди всех возрастов, но все одинаково элегантные. Играет музыка, похожий на труп владелец кафе с синими губами ораторствует за стойкой бара.
Эммануэле возвращается с напитками, садится на стул, меня заставляет пересесть на мягкую банкетку. Позы у нас одинаковые, но не располагающие к общению: ноги скрещены, мы оба напряжены, каждый озабочен чем-то своим.
— Я со своим другом, синьором словарем, — объявляю я.
Вытягиваю словарь из сумки, Эммануэле смеется и показывает мне большой палец: «Браво!» Приканчиваю свою воду. Его стакан почти полон. Я не могу придумать, что бы такое сказать.
— У меня к тебе много вопросов, — решаюсь я наконец. — Считай, что это исследование. Я ведь могу использовать тебя в своих целях?
— Вопросы?! — Он польщено улыбается. — Спрашивай!
— Ну-с, посмотрим. Чем ты занимаешься в настоящее время?
— Готовлюсь к экзаменам, — тут же отвечает он. — В конце года у меня их четыре. Я занимаюсь в библиотеке на Кампо Санта-Мария Формоза. Знаешь ее? Мне вообще кажется, что это лучшая библиотека в мире.
Я киваю, думая о том, что слушать его итальянский — одно удовольствие, такое у него чудесное музыкальное произношение.
— Тебе нравится учиться в одиночку? — спрашиваю я.
— Нет, я чувствую себя в полной изоляции.
— Правда? А я не могу сосредоточиться, когда рядом люди. А живешь ты… — продолжаю я, и мы хором заканчиваем фразу: — …с мамой.
— Ну, а после экзаменов? Чем планируешь заняться?
— Нужно будет писать диплом.
— А после этого?
— Не знаю пока. Хотелось бы съездить в Рим, потом в Лондон, пожить там.
— Если хочешь, может жить у нас. Пожалуйста, места хватит.
— Нет, нет, спасибо, в Лондоне у меня есть подруга, мы знаем друг друга с младенчества, я могу остановиться у нее.
— А после Лондона?
— После Лондона! — Он поднимает глаза в деланом изнеможении.
— Кем ты хочешь стать — учителем, писателем, философом?
— Никем из перечисленных — ну, может, профессором, я буду курить красивую трубку. А если серьезно, хотелось бы стать графическим дизайнером, хотя такого образования у меня и нет.
Я и сама всю жизнь тайно мечтала быть дизайнером, посему горячо поддерживаю эту идею.
— Я думал, что мог поучиться в Лондоне, — неуверенно произносит Эммануэле.
— Конечно! Ты должен подать документы. Это для тебя просто идеальный вариант. Правда, это трудно. Если решишь поступать в колледж Святого Мартина[31] — это лучшее место.
— Это трудно? — переспрашивает он с тревогой.