Не дело, конечно, рассматривать этот город как свалку для всех неудачников мира, и все же я отчаянно стремлюсь туда всю весну и в какой-то момент не выдерживаю и набираю номер Стефании. Стефания, кстати говоря, в эти полгода почти не объявлялась. Она не отвечает на мои сообщения по электронной почте, а когда я дважды звонила ей, она показалась мне в высшей степени растерянной, смущенной. Интересно, прошлым летом она страдала такой же клаустрофобией в Венеции, какой я тогда мучилась в Лондоне?
Недавно я узнала, что Стеф распрощалась с Венецией и переехала в Южную Америку, занимается там организацией фестиваля правозащитного документального кино. Бесстрашная героиня! Что же касается Джиневры, то она полностью захвачена делами фамилии Бароне-Риттеров и теперь работает на Грегорио, переводит его научные труды на французский язык.
Итак, трубку берет Грегорио, и после короткого обмена репликами я спрашиваю, можно ли мне поговорить с Лукрецией.
— Разумеется, — жизнерадостно-вежливо отвечает он. — Сейчас позову.
Вдалеке эхом отдаются громкие голоса, затем к телефону возвращается Грегорио.
— Бидиша? Лукреция, э-э… ну, в общем, ты догадываешься, где она! Сколько времени… дай подумать… Если ты перезвонишь через пять минут… Хотя, нет, через десять минут. Определенно не меньше…
И примерно через неделю, в середине мая, я вновь еду в Венецию, но теперь в ужасном состоянии — страшно устала, глаза ни на что не смотрят. Предварительно я связалась с Лукрецией по электронной почте, спросила, нельзя ли мне будет остановиться в квартире Стеф, если я приеду на Биеннале. Разумеется, я тысячу раз повторяю заклинания вежливости, оговариваясь через слово, что если это хоть сколько-нибудь им неудобно, то я ни в коем случае не появлюсь, что я не хочу злоупотреблять их любезностью и терпением, — сплошной поток подобострастия и раболепия. Лукреция тверда: я могу приехать и жить не месяц, а столько месяцев, сколько захочу. Однако я решаю ограничиться одним, я не хочу быть в тягость. Переговоры, надо признать, проходят не вполне гладко, поскольку, хотя Лукреция и постаралась выразить это в максимально мягкой форме, факт остается фактом: она предлагает мне оплатить проживание в квартире. В телефонном разговоре с мамой она говорит:
— Восемьсот евро в месяц — это сильно заниженная цена, но вполне разумная.
Мы готовы согласиться, но попытку Лукреции резко и безоговорочно пресекает Стеф, объявив своей матери, что запрещает брать с меня деньги («Ведь она мой лучший друг», — объясняет Стеф).
Утренний рейс, салон самолета заполняют семьи и какие-то люди из мира искусства/моды. Уже здесь слышны разговоры о предстоящем Биеннале. Я-то лично дожидаюсь выставки уже почти год, заранее выцарапав бесплатный пропуск на открытие. Тем же рейсом летит группа ультрамодных молодых, лет по двадцать с чем-нибудь, итальянцев. В зале ожидания в аэропорту они развлекаются, оценивая каждую проходящую мимо женщину. Я отвергнута с пренебрежением: «Фу! Исключено!» — но другие удостаиваются более внимательного разбора: «Ну, эта совсем некрасивая, слишком мужеподобна… Эта на шлюху похожа… Вы когда-нибудь видели таких тощих, как эта?.. А как насчет… О мой Бог… о Пресвятая Дева… смотрите, смотрите… О!.. Что за цыпочка! Ах, что за крошка!.. Убейте меня, я умираю!»
Сразу после взлета я встаю и запихиваю свой рюкзак на полку над головой. Молния на переднем кармане оказывается расстегнутой, так что из него вылетают солнечные очки и бальзам для губ. Быстро поднимаю их и кладу на место. Минут через десять слышу, как нервный англичанин, сидящий тремя рядами дальше, с жаром объясняет стюардессе:
— Молодая женщина вон там укладывала свою сумку, и вдруг из нее выпало не менее трех предметов, они полетели вон в ту сторону!
Я — та самая молодая женщина — поднимаюсь и внимательно разглядываю говорящего. Ему под пятьдесят, хорош собой, мне он кажется антикваром из одного из ближних к Лондону графств. Красивый загар, летящие волосы, превосходный джемпер. Мужчина услужливо указывает, в каком направлении улетели мои «предметы». Стюардесса, итальянская богиня-амазонка, метр восемьдесят ростом, возвышается над его сиденьем, уделяя ему примерно два процента своего внимания. Я так и вижу у нее над головой облачко с текстом мыслей: «Тупой англичанин. Я его проигнорирую».