Выбрать главу

За последний месяц популяция голубей на Сан-Марко, по-моему, изрядно выросла. Теперь это просто кипящая серая масса, которая то разлетается, то соединяется, подобно ртути. И я наконец-то удостаиваюсь скидки в «Caffè Causin». Узнав, сколько стоят три шарика мороженого (четыре евро), отказываюсь от этой мысли и прошу два шарика (три евро), но официант, который принес заказ, шепчет мне на ухо: «С вас я возьму только два евро. Два евро — хорошая цена». Я не могу удержаться от радостного смеха и становлюсь его верным другом навеки.

Павильоны уже готовы, галереи тоже. Венеция кишит разносортными и разнополыми шлюхами от искусства, правда, экстравагантные супермодные штучки в стиле Лондон/Нью-Йорк не выдерживают никакого сравнения с истинным венецианским шиком и кажутся просто нелепыми. В первый же мой день здесь наблюдаю, как через Сан-Марко шествуют десятки Суперкрутых Парней: высокие, длинноногие, с легкой небритостью, в темных очках, модных джинсах, наимоднейших блейзерах и футболках под ними, с какой-нибудь массивной серебряной ювелирной вещицей, с сумкой или портфелем в руках — чтобы показать, что они постоянно заняты работой, что они размышляют и творят, а не просто приехали сюда, скажем, в отпуск, как прочие «массы». Могу уточнить определение: даже все остальные итальянцы отличаются от венецианцев — по сравнению с ними они кажутся безвкусными, не такими утонченными: мужчины крупные, с крикливыми медальонами, женщины мелкие, мускулистые и глянцевые от загара.

Звоню Джиневре, которая делает над собой усилие и сопровождает меня в прогулках по Венеции. Вместе мы осматриваем каждый уголок, ныряем в каждый музей, не пропускаем ни одного бара, галереи, достопримечательности. Она тратит на меня столько сил и времени, что мне не по себе, и каждое утро у нас начинается с одинакового разговора:

— Ну что, хочешь пойти куда-нибудь? — спрашивает она.

— Нет. В смысле, я хочу, но не хочу навязываться тебе, не хочу быть обузой, — отвечаю я робко.

— Перестань, ты мне не навязываешься.

— Я сегодня действительно свободна…

— Отлично! Я тоже! Я свободна для тебя.

— И сидеть в гостиничном номере слегка скучновато, нагоняет тоску. Я бы рада была как-то развлечься…

— Ну вот! Мы встретимся и пойдем развлекаться.

Отдав дань церемонии, я застенчиво принимаю приглашение.

Как-то вечером мы сидим в джелатерии «Nico» в Дзаттере, едим мороженое и смотрим на воду.

— На той неделе я видела отца Стеф, — сообщает Джиневра.

— Вот как?

— Он сказал, что ты уехала. Упомянул и о твоей записке.

— Упомянул, значит. Что ты хочешь этим сказать, как именно он упомянул?

— «О, Бидиша уехала. Она оставила записку». Вполне спокойно, волосы на себе не рвал.

— Хм, теперь я представляю, в каком глупом свете выставила себя этой запиской. Но другого выхода у меня не оставалось. Просто мне необходимо было уехать, а все остальные рейсы оказались слишком дорогими. Я же не сбежала, это чистая случайность, что родителей Стеф в тот вечер не было дома. К тому же я точно сообщила, когда возвращаюсь, а они это проигнорировали. Я до сих пор не понимаю, что случилось.

— Знаешь, он еще что-то сказал насчет мебели… Я не хочу сказать, что сердился. Просто сказал: «Странно, она переставила всю мебель, сдвинула все к стенам и оставила в середине пустое пространство. Чем она там занималась? Брала уроки танго?»

— Не может быть! Да что же это такое? — сбивчиво лопочу я. — В этой громадной комнате было так неуютно, ты представить себе не можешь, и я только отодвинула это дурацкое красное кресло — ну почему оно должно торчать посередине!

Джиневра в ответ начинает заикаться:

— Это кресло — антиквариат! Оно стоит не одну тысячу евро!

— Зачем оно, такое огромное? Торчит там, как великанская земляника. И кому нужны все эти зоны для ТВ, зоны для занятий? Стеф вообще не смотрит телевизор! Я хочу сказать, если бы это была какая-то действительно красивая мебель, стол или кресло, я бы могла оставить посередине комнаты, но…

— Бидиша, я никогда не пойду с тобой покупать мебель. И не спрошу твоего совета относительно дизайна.

— А родители Стефании — просто ужасные люди! — прорывает меня.

— Грегорио ничего…

— Он ничего, потому что у него спокойный характер. Но чем он занят? Ничем. Все деньги в семье — от Лукреции. Какая-то приходящая женщина делает всю грязную работу. Но теперь я вижу, что они составляют прекрасную пару, это ведь он подзуживает и подстрекает Лукрецию.