— Это экспериментальная музыка, — признает она. — Но разговорная часть, на мой взгляд, очень интересная и очень забавная.
— Я давно хотела это увидеть, — строго говорит Стефания после концерта, будто отчитывая меня. — Композитор очень известный. Он уже старый человек, а не просто мальчишка, который шумит без всякого смысла. Он создал что-то по-настоящему интересное и, мне кажется, важное.
Наша культурная программа этим не исчерпывается — Стеф припасла билеты на современный балет. Представление дают в Арсенале — окруженном водой, безлюдном и пустынном. Это единственное место в Венеции, где ощущается простор: старая крепость, мощенные светлым камнем широкие дорожки, массивные стрельчатые мосты. Место проведения спектакля — Кордери дель Арсенале — часть старого кораблестроительного комплекса, где когда-то плели корабельные канаты. Среди высоких темных колонн бродят потные венецианцы в нарядной одежде.
Посмотрим, что же собой представляет культурная публика Венеции… Здесь только взрослые, и, удивительно, все не умеют себя вести. Сидят с самодовольным видом, кашляют, топают ногами, болтают без умолку, то и дело оглядываются, без всякого стеснения встают, снова садятся, не прерывая разговора. Возвышения для сцены нет, обширная площадка просто выгорожена черными матами. По площадке с отрешенным видом бродит женщина — бледная, вся в черном, она вышагивает из конца в конец довольно долго. Фигура ее — как единый кусок черной веревки. Зрителей это зрелище не впечатляет. Наблюдая за женщиной, они начинают болтать, как школьники на уроке:
— Ой, мне страшно.
— Она идет сначала так, а потом вот так.
— Где другие артисты? Танцевать-то будут?
— О нет, опять? Только не это!
— А мне кажется, я улавливаю в этом рисунок.
— Не могу понять, что вообще делают эти люди. Кажется, это часть танца… ах, нет, они ищут свои места.
— Мамочка, а куда мы пойдем ужинать?
На пути домой я вижу свой самый любимый венецианский мост — между Рива ди Ка ди Дио и Рива Сан-Бьяджо. Мне он представляется сделанным из сахара: белоснежный, совершенно плоский, этот неправдоподобный мост словно спустился сюда из космоса. Инопланетный объект — а за ним ничего, кроме моря, которое в этот вечер, в половине десятого, кобальтово-синее, точно пейзаж, написанный маслом. А небо того же тона, самую чуточку светлее, встречается с ним, образуя протяженную, едва различимую линию.
У моста Риальто Стефания предлагает зайти в остерию. Мы садимся за столик на берегу Большого канала — в этом месте нет ни перил, ни ограды. Я замечаю, что на меня смотрит женщина. Взгляд спокойный, неназойливый. Ей лет пятьдесят с небольшим, выглядит она замечательно. Свежее бледное лицо без макияжа, короткие светлые волосы; на ней отглаженная мужская рубаха в голубую и белую полоску, холщовые брюки и сандалии на веревочной подошве. Она сидит у самого входа, держа в руке стаканчик красного вина. Я физически ощущаю, как от нее веет прохладой и почти крахмальной чистотой.
Ну и ну! Официантка оказывается давнишней подружкой Мары и Стеф. Она берет с нас всего-навсего три евро — за три высоких бокала просекко, сыр и хлеб. Мы уже собираемся выходить, когда женщина, которая смотрела на меня, встает и подходит.
— Извините, — обращается она ко мне по-итальянски, — я только хотела сказать, что на вас очень красивое платье.
— Спасибо, — вежливо отвечаю я. Это платье — мое любимое. Честно говоря, оно у меня единственное: из однотонного коричневато-желтого шелка, до колен, с длинными рукавами и тоненькой золотой каймой. Его сшила мне мама.
— Такой изысканный цвет и покрой, и на вас сидит просто восхитительно. Вы его приобрели в Венеции? — спрашивает женщина.