Замечаю Мару и Стеф у вокзала и бегу им навстречу. Сегодня — я предвкушала это целую неделю — мы идем смотреть «Гарри Поттера и узника Азкабана». Фильм демонстрируют в открытом кинотеатре на Кампо Сан-Поло. Там установлен огромный экран, перед которым ряды сидений, и все это оцеплено защитным барьером. Снаружи — билетные кассы. Я вызываюсь постоять в очереди. Работают несколько киосков, перед каждым вытянулась в линию очередь возбужденных в предвкушении зрелища людей — здесь целые семьи, подростки и дети, есть несколько туристов. Пока мои подруги выкуривают по последней сигарете, я забегаю в симпатичный магазинчик на площади, где продают серьги из полудрагоценных камней. Покупаю простые сережки из нефрита для мамы. Продавщица приветливая, говорит тихо, она вовлекает меня в разговор, и поначалу я умудряюсь перепутать все на свете.
— Вы итальянка или… О, я слышу. Просто иногда невозможно понять, в Венеции всегда так много иностранцев… А вы студентка, изучаете язык? — спрашивает она.
— Нет, я писатель.
— А! И вы приехали сюда, чтобы найти…
— Кусок заплатки.
Да, приехали… Я-то хотела сказать, что ищу здесь тишины и покоя, а получилось…
Она оставляет мой промах без внимания. Расспрашивает, откуда я приехала, вздыхает и говорит:
— Если вы живете в Лондоне, значит, весь мир перед вами. В Венеции все не так.
— Почему? Здесь очень оживленно. — Я показываю на площадь, где как раз начинают зажигаться огни в зрительном зале, а люди толпятся, покупая билеты и мороженое.
— Да, — произносит продавщица, — здесь принято выходить на улицу ближе к ночи. Уличная жизнь тут хороша.
Я присоединяюсь к Маре и Стеф. Мы занимаем свои места (на самом верху) и обнаруживаем, что наши соседи — тринадцатилетние подростки, они болтают без умолку, хохочут и постоянно бегают за кока-колой и чипсами.
Начинается фильм. Мара шикает на ребят, а потом комментирует мне:
— Обожаю шикать на людей в кино.
Подростки продолжают шуметь. Стеф тоже шипит на них:
— Простите за грубость, заткнитесь!
Они извиняются, но продолжают в том же духе. Весь сеанс мы тихо возмущаемся и ерзаем на сиденьях.
— Это потому, что мы попали в сектор для молодежи, — говорит Мара. — Обычно я сажусь в центре, только со взрослыми.
Фильм великолепный — куда мрачнее и умнее, чем две предыдущие серии. К своему стыду, признаюсь, мне нравятся все мальчики-актеры, вследствие чего показываемую историю я воспринимаю сквозь призму легкого эротизма.
Пока идут титры, Стеф и Мара пытаются договориться, куда мы пойдем дальше.
— «Postali», — предлагаю я, пока мы пробираемся по ступенькам вниз.
— «Postali» — по-любому лучшее место, — оценивает предложение Мара. — Всегда подходит.
— И мы должны сходить туда. Потому что каждый раз, как я прохожу мимо, хозяин со мной здоровается, — добавляю я. — Такой седой…
— Роберто. Да, он очень приветливый. И немного… — Мара делает жест, словно хватает что-то. Жест напоминает атакующую змею.
— Сексуальный мужчина, — оживляется Стеф.
— Он старый, — целомудренно заявляю я, хотя только что, при обсуждении фильма, дискредитировала себя, спросив: «А вы обратили внимание на сексуальные аспекты?»
— Но он неплохо сохранился, — решает Мара.
После первого стаканчика мы со Стеф ощущаем потребность остаться в одиночестве и переходим на ее половинку венецианского бисквита; я провожаю ее до дома по безлюдному Каннареджио.
В конце августа я замечаю: а) так похолодало, что впору куртку надевать; б) туристов стало намного меньше, на кампьелло почти целый день никого нет. Изменились рассветы — стали красно-золотые, с темными полосами, отдаленные. Закаты, наоборот, приблизились и наступают быстро. Луна тут всегда оранжевая или красная, редко белая. Звезды такие близкие и яркие, что похожи на детский рисунок, а когда на них смотришь, они и вправду подмигивают: большие, веселые и блестящие, над самыми крышами. Любителя музыки из моего квартала осень вдохновляет, теперь он днем и ночью слушает сентиментальную флейту, фортепьянные и органные концерты… меланхоличная душа. К моему списку людей, которых я слышу ежедневно, добавляются еще несколько: некто, кто по целой минуте громко размешивает сахар в своем вечернем чае, — сначала тридцать секунд возит ложечкой по дну чашки, а потом тридцать секунд звонко бьет по стенкам. Представляю, каково это жить с таким человеком до конца жизни. Развод!