Надо мной поблескивают его очки в тонкой оправе.
— Интересный образ, — говорю я. Но лживый образ, думаю про себя. Любовь — это не те отношения, при которых уходишь и приходишь когда вздумается, и другой уж тем более не будет ждать тебя с распростертыми объятиями.
Вывод, который следует далее, вовсе не вытекает из сказанного про Венецию:
— У фас шутесное лицо, я уферен, что и тело тоше шутесное.
Уф, да что ж такое, почему это постоянно со мной случается?
— Да, я занимаюсь спортом, — отвечаю я мгновенно. — Приятно было познакомиться, думаю, мне пора. — И я смешиваюсь с толпой.
Ввинчиваюсь в середину танцпола, танцую. Смотрите, Эммануэле тоже здесь. Он двигается очень быстро, но немного вульгарно — некая смесь сальсы и танго с быстрой сменой шагов, рубашка у него мокрая от пота. Мы все смеемся, он никак не реагирует. Теперь вижу его девушку, высокую, белокожую, изящную; правильные черты лица, длинные темные волосы; на ней черное бальное платье и черные туфельки. Рядом две ее подруги, такие же элегантные. Девушка кружится рядом с Эммануэле. Я танцую то с ними, то сама по себе.
— Я так потею, ничего не могу с этим поделать, — смеется он.
— Ерунда, я тоже, — отвечаю я, оттопыривая блузку на спине.
Он дружески кладет руку мне на талию.
— Нет, ты не потная… но у тебя, оказывается, татуировки не только на руке.
Это он заметил маленького морского конька у меня на пояснице.
— Да, повсюду. Когда я их сделала, у меня случилась настоящая депрессия, — отшучиваюсь я.
— Но сейчас-то ты в порядке? — Он выглядит озабоченным.
— Э-э… Да, конечно! Собственно, ничего серьезного и не было. — И угораздило же нас вляпаться в такой мрачный разговор во время босановы!
— Вот и хорошо, — нежно произносит он.
Игнорирую сие фальшивое изъявление чувств и продолжаю лихо отплясывать. Эммануэле вертится вокруг меня, потом без сил валится на один из диванов, ему нужна передышка.
— Ты говорила, что у тебя аллергия на алкоголь, — напоминает он.
— Так и есть.
— Да что ты! Нынче вечером у тебя хорошо получается пить.
— Расплата ждет меня завтра…
— Но, я вижу, алкоголь не действует на твою головку, как это часто бывает.
— Нет. Скажи-ка, Эммануэле… Кстати, я должна сказать, ты очень хорош собой… Сколько тебе лет?
— Угадай.
— Нет, да брось ты, я не смогу!
— Угадай!
— Двадцать восемь.
— Нет, меньше.
— Двадцать пять?
— Не-а. Попробуй еще раз.
— Двадцать три.
— Да!
— Двадцать три? Боже, ты дитя… Прости, что набавила тебе до двадцати восьми.
— Нормально, — говорит он беззаботно. — Это из-за усов.
— Ты здорово танцуешь.
— Да нет, плохо, я знаю, но я люблю танцевать.
— Что ты, ты танцуешь прекрасно…
Я поспешно сдаю назад, осознав, что уж слишком плотоядно поглядываю на бедного мальчика. Беру немного еды (больше, чем немного) и отправляюсь в сад, где наталкиваюсь на Тициану. Она подвигается, освобождая для меня место на скамейке. К этому времени народ уже основательно рассосался.
— И как это ты танцуешь всю ночь напролет? — спрашиваю я. — Я вот уже без сил.
— Это же так весело, — усмехается она.
— Понимаю! Очень весело… — Несколько минут мы молча разглядываем гостей. — Та элегантная девушка в черном, она с Эммануэле? — безразлично спрашиваю я.
— Это сестра. Ей тридцать лет. Зовут ее Анна.
— О! Понятно… А девушка у него есть? Просто интересно…
— Была. Они расстались в июле.
— В июле — совсем недавно… — реагирую я.
— Ага… А он хороший мальчик, умненький.
— Мгм… Мне здесь так хорошо. Но это требует массы энергии.
— Все зависит от величины твоего… — Тициана жестами показывает, будто гладит себя по большому, как у беременной, животу (на самом деле никакого живота у нее нет и в помине).
— Твоего внутреннего ребенка? — догадываюсь я.
— Да! Мой вечно просится наружу.
— Вот почему ты так молодо выглядишь.
— Все зависит от твоего умонастроения. Мне пятьдесят три…
— Иисусе!
Выходит, Стеф говорила правду…
— Спасибо! — кричит Тициана, смеясь над моим потрясением. — Да ведь я не одна такая. Посмотри на Джину, на мать Эммануэле. А Катерина? Она тоже ходит сюда, танцует… Но у меня есть друзья того же возраста, а ведут себя так, словно они мои бабушки и дедушки.
— Спасибо тебе за этот вечер и за вчерашний тоже. Ты открываешь для меня венецианскую жизнь.
— Да ладно, о чем ты…
— Нет, Тициана, это правда.