Сжигаемый каноник молчал, и Дитрих молчал, а я терялся в догадках.
Когда огонь добрался до пяток привязанного, священник взвизгнул, забился в верёвках и пронзительно закричал:
- Смилуйся, господин, я же тебе всё рассказал! Всё! И кто наговаривал, и кто допрашивал, и по чьему распоряжению! Ну не виноват же я, мне приказали! Я только приговор читал! Отпусти-и...
Огонь медленно поднимался все выше и выше, и каноник, захлебнувшись криками, вскоре дико, протяжно завыл.
Скрестив руки на груди, Дитрих молча замер рядом с костром, и ни один мускул не дрогнул у него на лице. И даже когда стих жуткий вой, и пламя скрыло и столб, и привязанного к нему каноника, рыцарь продолжал стоять, вглядываясь в огонь. Бушующее пламя отражалось у него в глазах, отчего их папоротниковый цвет выгорал, зато медовая кайма у зрачков будто бы впитывала в себя тусклое золото огня.
Лишь когда пепелище из красного сделалось седым, рыцарь круто развернулся и направился к небольшому эскорту, ожидавшему его чуть поодаль, вскочил на коня и рысью двинулся к замку.
С той поры в глазах Дитриха всегда отражался огонь костра. Но не того, который он разложил для каноника. Другого. Давно отгоревшего. О котором мне ещё предстояло узнать.
* * *
Дитрих не выезжал из замка несколько дней, и за то время, пока он затворничал, мне удалось разузнать немало интересного - благо, люди в округе были говорливые.
- ...Барон-то наш - с умом, не то, что некоторые. Ну возьмите вон Кунца из соседнего Лахстенттена. Тому что ни день - то потеха, пиры аль охота, али мейстензингера(2) какого именитого приспичит ему выписать, чтоб гостей песнями развлекал, наподобие как у графьёв, честь по чести. Только у графьёв-то, небось, и земель поболе будет, и дохода, сталбыть. А Кунц из своих крестьян уж все соки выжал, житья нет. И думаете, святой отец, он один такой? Ха! Зато наш Дитрих, говорю вам, совсем иное дело...
- ...Раньше-то он набожен был, все службы исправно посещал. А как возвратился из похода на Артуа - словно умом сдвинулся. Ну, конечно, ежели целый год французов бить без передыху, то поотвыкнешь от мирной жизни. Но к клиру-то уважение всё равно иметь надо. А он, прости Господи, на самого приора накричал...
- ...Сталбыть, не только с округи ему везли, но и издалека - и из Ортенбурга, и из Хёмау, и из Деггендорфа. И даже высокородные приезжали, сам ландграф из Люхтенберга, сталбыть, дочь свою привозил, чтоб я сдох, ежели вру. Ну, а что тут такого - рыцарь-то Дитрих прославленный, императором отмеченный, с титулом и землей. Опять же, тридцать три годка, сталбыть, давно пора о продолжении рода побеспокоиться. Только наш барон что-то не торопился...
- ...Ньеска эта - девка, конечно, хитрющая была. Небось, мечтала, что он её под венец поведёт. Благородный рыцарь - да на дочке какого-то солевара? Ага! Ну, да, отец у неё, вроде, советником был в Зальзбурге, да всё одно - солевар. И потом, слыхала я, и не советник он более. Болтают, архиепископ тамошний пригласил в том году на Преображение всех советников и мэров к себе на званый обед, а потом запер в одной зале и не выпускал до той поры, пока не согласились они добровольно свои должности сложить...
- ...Баронессочкой стать хотела, вот чары и навела. Приворожила, как есть приворожила. Разве в своём уме выбрал бы он её вперед графских дочек? Ведьма. Поделом её сожгли!
Словом, говорили о рыцаре много и охотно. О Ньеске, дочке солевара из Зальзбурга, что жила в замке Дитриха два с лишним года, говорили не меньше. А то и больше - особенно если говорили женщины. Зато о сожжёном священнике говорили мало и удивительно скупо:
- Это отец Иеронимус приговор Ньеске читал, перед тем, как спалить её.
* * *
Дитрих показался пять дней спустя - бледный от сумерек в каменных стенах замка, опухший от выпитого вина, и принялся разъезжать по округе. Следовать за ним было несложно, следить незаметно - сложнее. Потому как ничего он тогда не делал, кроме как с разными людьми встреч искал и всё что-то выспрашивал, выпытывал. У одних - хитростью, у других - серебром, у третьих - вином. А у кого - и своим тяжелым двуручником - цвайхандером, либо плёткой.
Я же, понятно, далеко не всегда мог разговоры слушать, приходилось потом наверстывать. Для таких целей епископ мне и средства выделил - на случай, если edictum за подписью Sanctum Officium не возымеет действия. Думается, кое-кто здорово на нас с рыцарем обогатился. Сначала Дитрих серебром угостит, вслед за ним - я.
Не зная, что епископу Готхарду о деле известно, в своих ratios и relatios, отчетах и докладах, я поначалу подробно писал обо всем, что узнавал. И только потом стал понимать, что его преосвященство с этой историей знаком больше, чем другие, и очень даже неспроста послал меня следить за рыцарем.