На улице и вправду холод собачий. Надо найти девку, пусть идет хоть тряпки свои заберет. Жалко суку. Мне почему-то всех всегда жалко. А меня – никому.
Бреду по улице едва переставляя ноги. Усталость вернулась, прихватив с собой еще пару тонн. Надо поймать машину. Надо добраться до дома. Надо свалиться в постель. Хер с ней с гречкой. И спать, спать, спать, прямо до самого званого ужина на котором меня предадут анафеме, а потом сожгут на мангале.
Одинокий свет фар раздирает темноту. Я бросаюсь под колеса, потому что иначе никто в такую пору не остановится. Сочтут голосующего наркоманом и прибавят скорость. А так есть шанс, что не переедут. Хотя, если переедут, будет не так болезненно, чем ядовитые экеарсисы Розы Хаймовны Шац.
– Ты охренела сосем? – несется рык из открытого окна очень дорогой машины. – Сука, что за город адский? Эй, ты там жива?
Этот голос я узнаю сразу. О, черт, только не это. И почему мне всегда так везет? Вопрос риторический, если что.
Глава 5
Матвей Милосский
Этот город – мое проклятье. Именно он дал мне жизнь, дурацкую фамилию и проклятую нервную экзему. Именно тут меня впервые в жизни предали, бросив в роддоме сразу после рождения. Чертов город, по улицам которого я колешу сейчас бесцельно, пытаясь унять хор голосящих в моей душе демонов. Потому что в номере гостиницы, обставленном дешевой мебелью, и словно в насмешку обозванном «Люксом», я совсем не могу дышать.
Да, я добился всего сам. Карабкался, сдирая в кровь тело, зубами выгрызал место под горячим солнцем. Шел по головам, никого не жалея. Как никто и никогда не жалел меня.
А теперь… Теперь я уничтожу эту мерзкую дыру, сровняю с землей и наверное тогда успокоюсь. Загну раком предприятие, на которое меня распределили после детского дома рабочим, сокращу двадцать пять тысяч человек, растащу его на кирпичи.
Так и хочется отпустить руль, задрать руки к потолку, обтянутому кремовой кожей и злодейски заржать, и чтобы прямо в это время молния шарахнула в крышу Гелика, чтоб эпично. Как я мечтал в детстве. Наверное поэтому я приехал сюда без свиты и охраны. Чтобы в одного насладиться триумфом. Отомщу за все годы унижений. За гребаную фамилию, которую мне дал директор детской богадельни. Дядька был большим ценителем изящных искусств, с замашками садиста. Мечта у него была посетить город на Сенне и увидеть изваяние – бабу без рук, найденную на греческом острове трудолюбивым греческим колхозником, мать его. И ведь исполнил этот урод мечту. Съездил у славный город Париж. Правда мы всем кагалом в тот год падали в голодные обмороки. Тьфу ты, сука. Меня передергивает от воспоминаний. Милосский, ох как надо мной издевались мои несчастные «сокамерники». Интересно, где они теперь? Наверняка спились и сдохли где-то в недрах этого «бермудского, воняющего пылью и безнадегой» треугольника. Хотя, вру, не интересно.
И эта чертова баба. Мелкая мерзкая врачиха сегодня стала последней каплей в чаше моего терпения. И я от чего-то, вместо того, чтобы по обыкновению, сразу выкинуть из головы ненужную мне информацию, снова и снова думаю о том, что я сделал бы с этой чертовкой, если бы был сейчас там, где я счастлив. В своем мире. Согнул бы в бараний рог. Она бы коровам хвосты крутить отправилась по щелчку пальцев. Она бы… Да, надо отвлечься. Прибавляю бубнящее радио, чтобы хоть как-то унять приближение гребаной панической атаки.
«Тельцы, внимательно смотрите вперед. Возможно, прямо сейчас на вас свалится самое важное в вашей жизни счастье. Только будьте осторожны. Оно очень хрупкое. Ваша Вангелия Светлая»
– Твою мать, кто пускает в эфир этих, сука, шарлатанов, – рычу я. Чертовы сенсоры. Неужели нельзя сделать на радио нормальные кнопки, а не сенсоры. Отвлекаюсь от пустынной дороги лишь на долю секунды. И откуда только она взялась эта дура. Успеваю заметить движение от тротуара, ровно в тот самый момент, когда радио наконец начинает завывать дурниной какую-то веселенькую песню. Бью по тормозам. Меня кидает грудью на руль. Слепну от боли. Сука, урою тварь. Ну хоть немного пар спущу.
– Какого хера ты творишь? – выровняв дыхание рычу я в приоткрытое окно, в которое врывается ледяной воздух.
Черт, это девка. Мелкая, трясущаяся дура, размером с чихуахуа. Наверняка уличная шлюшка, иначе, что бы ей делать на улице в такое время. Хозяин собаку не выгонит, а она шляется по морозу. Может снять ее на ночь и забыться. Хотя, тогда мне точно придется снова идти к этой сучливой венерологше, к шарлатанке с радио не ходи.