Выбрать главу

Уильям Шекспир

Венера и Адонис

Vilia miretur vulgus: mihi flavus ApolloPocula Castalia plena ministret aqua[1].

Высокочтимому Генри Ризли,

графу Саутгемптону, барону Тичфорду

Высокочтимый Сэр,

Боюсь, не оскорблю ли я Вашу милость, посвящая Вам эти несовершенные строки, и не осудит ли меня свет за избрание столь мощной опоры для такой легковесной ноши; но если я заслужу Ваше одобрение, то сочту это за величайшую награду и поклянусь употребить весь мой досуг, чтобы почтить Вас более достойным творением. Если же первенец моей фантазии окажется уродом, я буду устыжен, что выбрал ему столь благородного крестного отца, и никогда более не дерзну возделывать неплодородную почву, приносящую столь убогий урожай. Представляю его на Ваше милостивое рассмотрение и желаю Вашей милости благополучия и исполнения всех Ваших сердечных желаний для блага света, возлагающего на Вас великие надежды.

Всегда к услугам Вашей милости,

Уильям Шекспир
В тот час, когда в последний раз прощалсяРассвет печальный с плачущей землей,Младой Адонис на охоту мчался:Любовь презрел охотник удалой.     Но путь ему Венера преграждает     И таковою речью убеждает:
«О трижды милый для моих очей,Прекраснейший из всех цветов долины,Ты, что атласной розы розовей,Белей и мягче шейки голубиной!     Создав тебя, природа превзошла     Все, что доселе сотворить могла.
Сойди с коня, охотник горделивый,Доверься мне! – и тысячи услад,Какие могут лишь в мечте счастливойПригрезиться, тебя вознаградят.     Сойди, присядь на мураву густую:     Тебя я заласкаю, зацелую.
Знай, пресыщенье не грозит устамОт преизбытка поцелуев жгучих,Я им разнообразье преподамЛобзаний – кратких, беглых и тягучих.Пусть летний день, сияющий для нас,     В забавах этих пролетит, как час!»
Сказав, за влажную ладонь хватаетАдониса – и юношеский пот,Дрожа от страсти, с жадностью вдыхаетИ сладостной амброзией зовет.     И вдруг – желанье ей придало силы –     Рывком с коня предмет свергает милый!
Одной рукой – поводья скакуна,Другой держа строптивца молодого,Как уголь, жаром отдает она;А он глядит брезгливо и сурово,     К ее посулам холоднее льда,     Весь тоже красный – только от стыда.
На сук она проворно намоталаУздечку – такова любови прыть!Привязан конь: недурно для начала,Наездника осталось укротить.     Верх в этот раз ее; в короткой схватке     Она его бросает на лопатки.
И быстро опустившись рядом с ним,Ласкает, млея, волосы и щеки;Он злится, но лобзанием своимОна внезапно гасит все упреки     И шепчет, прилепясь к его устам,     «Ну нет, браниться я тебе не дам!»
Он пышет гневом, а она слезамиПожары тушит вспыльчивых ланитИ сушит их своими волосами,И ветер вздохов на него струит…     Он ищет отрезвляющее слово –     Но поцелуй все заглушает снова!
Как алчущий орел, крылом трясяИ вздрагивая зобом плотоядно,Пока добыча не исчезнет вся,Ее с костями пожирает жадно,     Так юношу прекрасного взахлеб     Она лобзала – в шею, в щеки, в лоб.
От ласк неукротимых задыхаясь,Он морщится с досады, сам не свой;Она, его дыханьем упиваясь,Сей дар зовет небесною росой,     Мечтая стать навек цветочной грядкой,     Поимой щедро этой влагой сладкой.
Точь-в-точь как в сеть попавший голубок,Адонис наш – в объятиях Венеры;Разгорячен борьбой, розовощек,В ее глазах прекрасен он без меры:     Так, переполнясь ливнями, река     Бурлит и затопляет берега.
Но утоленья нет; мольбы и стоны,Поток признаний страстных и похвал –Все отвергает пленник раздраженный,От гнева бледен, от смущенья ал.     Ах, как он мил, по-девичьи краснея!     Но в гневе он еще, еще милее.
Что делать в этакой беде? И вотБогиня собственной рукой клянется,Что слез, катящих градом, не уйметИ от груди его не оторвется,     Покуда он, в уплату всех обид,     Один ей поцелуй не возвратит.
Услышав это, он насторожился,Как боязливый селезень-нырок,Скосил глаза – и было согласилсяЕй заплатить желаемый оброк,     Но близкий жар у губ своих почуя,     Вильнул и ускользнул от поцелуя.
В пустыне путник так не ждал глотка,Как жаждала она сей дани страстной;Он рядом – но подмога далека,Кругом вода – но пламя неугасно.     «О мой желанный, пощади меня!     Иль вправду ты бесчувственней кремня?
вернуться

1

Низким пусть тешится чернь; а мне Аполлон величавый / Сладкой кастальской струей доверху чашу наполнит (лат.).