Чарли Джонс смотрел на слабо видневшийся в серебряной стене овал и хотел, чтобы мисс Моран была здесь. Он хотел видеть здесь и Лору. Он помнил их обеих отчетливо, хотя они были разделены многими годами ("Сколькими годами, - подумал он, глядя на наручные часы, - сколькими годами они отделены от меня?"). Ему хотелось, чтобы здесь с ним были и мать, и та рыженькая из Техаса. (Она, рыжая, была у него первой. Интересно, смогла бы она ладить с матерью? А как ладила бы Лора с мисс Моран?).
Чарльз не мог остановиться, не смел, не хотел прекратить вспоминать. Память давала ему уверенность в том, что он Чарли Джонс, и даже находясь в незнакомом месте и не зная, который час, он не потерялся. Никто не теряется, если знает, кто он.
Кряхтя, он поднялся на ноги. От слабости и головокружения он мог стоять лишь широко расставив ноги, а ходить не отрывая ноги от пола. Чарльз двигался к слабо видневшемуся очертанию овала на стене - другой цели в этом помещении все равно не было. Он старался идти прямо, но у него плохо получалось. Это напоминало комнату смеха в Кони-Айленде (однажды он побывал там), где людей закрывают в маленьком помещении и затем наклоняют его. Не имея никаких внешних точек отсчета, человек видит себя лишь в зеленых зеркалах. Он бывал там в свое время пять-шесть раз в день. И вот теперь Чарльз чувствовал то же самое. Но все-таки он знал, кто он, и понимал, что ему плохо. Он подобрался к тому месту, где пол переходил в стену, и склонился там на колено, бормоча:
- Мне плохо, вот и все. - Чарльз ясно расслышал свои слова и вскочил на ноги. - Да, это я! - заорал он. - Я! Я!
Его понесло вперед, ухватиться было не за что, и он оперся рукой на овал, непроизвольно нажав на него.
Перед ним овальное отверстие.
Там его ждали - человек стоявший за овальной дверью, улыбался, но был очень странно одет. Чарльз удивленно выдохнул:
- О, извините... - и упал ничком.
Герб Рейл живет в Хоумвуде, где у него участок земли сто пятьдесят на двести тридцать футов, выходящий на Бегония Драйв. В тылу участок граничит с землей Смитти Смита (двести тридцать на сто пятьдесят футов фронтом на Кала Драйв). Дом Герба Рейла построен в разных уровнях, а у Смита дом одноэтажный с низкой крышей. Соседи Герба слева и справа тоже живут в домах, построенных в разных уровнях.
Герб въезжает в ворота своего дома, сигналит и высовывает голову. Ага, попалась!
Жанетт косит газон косилкой, из-за ее шума она не слышала, как подъехал Герб, и клаксон автомобиля пугает ее. Наступив на ножную педаль, Жанетт выключает косилку и, смеясь, бежит к машине, крича детям:
- Папа, папа приехал!
- Па, па-а! - Дейву пять лет, а Карин три.
- О, милый, почему так рано?
- Закрыл счет Аркадии, ну, босс и говорит: поезжай-ка ты, Герб, к своим малышам. Ты классно выглядишь.
Жанетт одета в короткие шорты и свободную футболку.
- Я был хорошим мальчиком, я вел себя хорошо, - кричит Дейв, роясь в боковом кармане отца.
- Я тоже, я тоже хороший мальчик, - не отстает Карин.
Герб смеется и ерошит ей волосы.
- О, ты вырастешь настоящим мужчиной!
- Перестань, Герб, ты ее растрепал. Ты купил торт?
Герб ставит трехлетнюю малышку на землю и оборачивается к машине.
- Забыл. Но ты печешь торты лучше.
Жанетт не может сдержать стона, и Герб быстро продолжает:
- Я знаю рецепт и сам испеку еще лучше: нужны только масло и пачка туалетной бумаги.
- Это будет не торт, а сыр? - смеется Жанетт.
- Черт, я должен поговорить с Луи.
Герб берет пакет и идет переодеваться. Пока его нет, Дейв ставит босую ногу на все еще горячий цилиндр косилки. Когда Герб возвращается, Жанетт уже приговаривает:
- Ш-ш, ш-ш, будь мужчиной.
Герб уже в домашних шортах и футболке.
Чарли Джонс споткнулся вовсе не из-за того, что его легко выбить из колеи. Просто, когда вам светят фонариком в лицо, когда вдруг под ногами оказывается крутая лестница, то можно и не удержаться на ногах. В первый момент ему показалось, что он увидел очень странно одетую женщину. Сидя в своем серебристом мешке, он не мог думать ни о чем ином, кроме как о женщинах - Лоре, матери, мисс Моран, рыженькой техаске. И теперь он был уверен: на его месте любой бы решил, что увидел женщину. Фактически же Чарльз мало что видел вообще: он лежал на спине на чем-то упругом, однако не таком уж мягком, как раньше, скорее это напоминало поверхность каталок в больницах. И кто-то очень осторожно обрабатывал ссадину на его лбу, в то время как прохладная влажная ткань, слабо пахнувшая ореховым листом, прикрывала глаза и лицо, создавая приятное ощущение. Врачеватель говорил с Чарльзом, хотя нельзя было понять ни одного слова, причем голос его, пожалуй, не походил на женский. Конечно, не бас профундо, но и не женский. Однако же, и наряд был у него! Представьте себе нечто вроде короткого купального халата ярко-алого цвета с поясом, распахнутого как сверху, так и снизу. На плечах стоял торчком очень высокий воротник, он был выше головы и напоминал спинку стула в чехле. Сзади халат имел нечто вроде длинной сходящей на нет фалды, перед же, ниже пояса, был украшен коротким шелковистым фартучком, напоминавшим шотландские фартуки, носимые на килте и известные как "спорран". Легкие чувяки с острыми носками того же цвета, что и платье, доходили почти до середины голени.