— Правильно, твое имя не имеет значения, — сказала Спарта. — Ты думал, что убил моих родителей. Ты думал, что создал меня. Но все, что ты сделал, не имело никакого успеха, мистер Немо.
Продолжайте, — поспешно сказал Форстер.
— Ну, слушай, — устало сказал Мейс. — Проклятая женщина права: я теперь никто. Но мы, пророки, не были сумасшедшими. Мы сохранили «Знание», «Знание», которое сделало эту женщину такой, какая она сейчас есть… «Знание», которое привело всех нас в это место. Мы совершали ужасные преступления во имя «Знания». Может быть, вам покажется странным, что я так откровенно признаюсь в этом. Обычно считается, большинство людей так думают, что преступник не может обладать совестью. Убийца невинных, который убивает из пулемета тех кого никогда не видел раньше, ничего о них не знал, такой неумолимый убийца, не может обладать совестью. Это жалкая ошибка.
В то время, когда Мейс летел сквозь пространство, произнося свой жуткий монолог, всех троих слегка разнесло в разные стороны. В их скафандрах закончилось топливо и они уже на протяжении нескольких сотен метров просто дрейфовали, беспорядочно поворачивались, иногда глядя друг на друга, иногда глядя в пустое пространство, или на зеркальную поверхность того, что было Амальтеей, или в устрашающий облачный котел Юпитера. В стороне от направления их движения увеличивалась сверкающая громада корабля-мира.
— Мы, пророки, хорошо знали, что делаем. Мы жалели тех, кем жертвовали. Древние первобытные люди, которые молились за души съеденных ими оленей, были не более набожны, чем мы.
Мы совершали ужасные преступления и совесть нас не мучила, также как и тех пророков, кто жил до нас на протяжении тысячелетий. Мы верили, что в конце концов история и судьба человечества оправдают нас и все человечество благословит нас.
Никто не живет вечно, и если несколько (или даже очень много) невинных погибнут, но, благодаря их гибели, рай наступит гораздо раньше, то это буде оправдано — многие другие от этого выиграют в будущем.
И вот, во имя «Знания», чтобы поторопить день, когда Всесоздаель-Панкреатор вернется, мы предприняли еще одну попытку создать императора последних дней. — Мы создали ее.
Или, как настойчиво напоминают мне мои коллеги и современники, я создал ее. Но я не могу взять на себя всю ответственность. Ее родители — эти хитрые, лживые венгры, продали ее мне.
Под моим руководством было сделано несколько модификаций. Первой была эта девчонка, но она отказалась сотрудничать, утверждая, что понимает «Знание» лучше, чем рыцари и старейшины. Жаль, что мне не удалось избавиться от своей неудачи.
После ее побега прошло всего несколько лет, прежде чем стало ясно, что семь тысяч лет «Знания» были, мягко говоря, неполными. Венерианские таблички показали, что наши переводы были ошибочными, особенно наш перевод марсианской таблички. Сигнала с родного мира Панкреатора в созвездии Южный Крест не будет. «Дорадус», наш козырь в предстоящей борьбе, был бездарно потерян этим дураком Кингманом.
А эта чудовищная женщина пошла дальше, нападала на нас в наших самых тайных убежищах — я сам был на волосок от смерти от ее рук. Говарду Фалькону, который должен был стать новым императором, не удалось пробудить Панкреатора на Юпитере — так называемый «мир богов» был там всего лишь миром животных. Никто из нас не предвидел значения Амальтеи. В «Знании» об этом не было ни слова. Наши планы и наша гордость были повержены в прах.
Мы, рыцари и старейшины пророков (те из нас, кто выжил) вконец потеряли мужество. Мы столкнулись с горькой истиной, что все, ради чего мы работали и во что верили, было ошибкой. Ложное «Знание» не давало нам никаких привилегий. Если Рай и пришел бы на Землю, мы не были бы среди избранных.
Я отказался вступать в самоубийственный договор с остальными пророками. Они от души проклинали меня, но я, по крайней мере, оказал им услугу, развеяв их прах в космосе.
Я решил сделать три вещи. Посмотреть на лицо Панкреатора. Убить эту ужасную женщину, которую помог создать. И умереть. С этой целью я создал полезную личность сэра Рэндольфа Мэйса и сделал все, о чем вы знаете и можете догадаться.
Я видел Панкреатора. Его вы называете «Послом», — это существо, к которому меня подготовили семь тысяч лет моей традиции. Я даже был готов к неизбежному разочарованию. Он, или она, или что бы это ни было, — это не уродливое существо, но и не бог.
Наконец Мэйс замолчал. Они трое находились не более чем в полукилометре от все еще зияющего отверстия экваториального трюма, в котором обосновался «Вентрис», но не могли ни остановиться ни повернуть, а продолжали двигаться мимо.