От себя хочу заметить, — таким образом, благодаря своим собственным исследованиям он перескочил через тысячелетия нашей накопленной тайны, мгновенно придя к очень существенной части «Знания».
Но логика подсказывала ему — и Кон-Тики позже это доказал, — что облака Юпитера, «великого мира», не могли скрывать существ, способных изготовить материал, из которого были сделаны венерианские и марсианская таблички, не говоря уже о том, чтобы совершить великие дела, которые эта табличка увековечивает. Десятилетия исследований спутников Юпитера не обнаружили на них никаких следов присутствия инопланетян в прошлом.
Существовала, — сказал мне профессор Форстер, — единственная подсказка в необходимости более тщательного изучения одной из лун Юпитера: давно было замечено, что Амальтея излучает в космос почти на треть больше энергии, чем поглощает от Солнца и Юпитера вместе взятых. Предполагалось, что баланс должен сойтись, если учесть энергию от бомбардировки Амальтеи высокоэнергетическими заряженными частицами Юпитера, но Форстер произвел расчеты и установил, что это не так. Ему удалось при нашей поддержке организовать посылку экспедиции на Амальтею.
Когда медузы Юпитера запели свою песню, и на Амальтее заработали гейзеры, извергающие материю в космос, Форстер со свойственным ему упорством настоял на том, чтобы исследования продолжались, без внесения каких-либо изменений. Однако по пути на Ганимед он некоторые изменения внес, и когда я встретился с ним три недели назад, он и его команда уже начали их осуществлять — тайно от начальства.
Ари не могла сдержать волнения:
— Но ты должен был его убедить, что любая попытка действовать на Амальтее без Линды приведет к катастрофе и все они, и Блейк Редфилд вместе с ними — обречены на смерть. Ты для этого и отправился на Ганимед, Йозеф! Неужели ты так легко позволил ему разубедить тебя? Ведь это ясно следует из документов «Знания».
— Я так и сказал профессору Форстеру, и он не стал отрицать силу доказательств, — спокойно ответил Йозеф. — Тем не менее он полон решимости идти вперед, с ней или без нее.
— Кэп, ты должен остановить его, — сказала она.
— Даже если бы я хотел…
— Если…? — Ари посмотрела на него в в изумлении.
— Ари, Космический совет вот-вот будет вынужден отменить карантин Амальтеи, этого требуют люди из линейных департаментов ресурсов, на которых оказывают огромное давление Индоазиаты. — Он вздохнул. — Они объясняют это необходимостью экономить энергетические ресурсы и даже интересами фундаментальной науки. Но на самом деле они подсчитывают потерянные туристские доллары.
— Какое это имеет отношение к Форстеру? — требовательно спросила она.
— Отменят карантин и кто-то сможет высадиться на Амальтею, опередить его. Поэтому, с Эллен или без нее — я имею в виду Линду — он должен высадиться на Амальтею.
— Мы бы предпочли, чтобы первым был Форстер, — сказал Йозеф. — Думаю, все мы на его месте так бы и поступили.
— Нет. — Ари не могла согласиться — Только не без нее.
— Но это… — Йозеф шумно откашлялся и оставил фразу незаконченной.
Командор договорил за него:
— Это ее дело, Ари. Не твое.
IV
Блейк Рэдфилд пробирался по многолюдным извилистым коридорам, мимо ларьков, торгующих резным нефритом и прозрачными резиновыми сандалиями разных цветов, мимо полок с дешевой электроникой, мимо стеллажей со свеже убитыми утками. Его толкали сзади, отталкивали локтями, преграждали ему путь — сильно, но без злого умысла, поскольку сильные толчки в этой ситуации были неудобны всем, так-как гравитация здесь составляла несколько процентов Земной.
Люди сидели на полу, сбившись в кружок, бросали кости или играли в сянци[9]. Возбужденно торговались перед аквариумами с живой форелью, горками ледяных моллюсков и грудами бледных, увядших овощей. Студенты и старики разглядывали настоящие бумажные книги через толстые очки без оправы и читали газеты, написанное там, для большинства евроамериканцев было неразборчивыми закорючками. Все говорили, говорили, говорили музыкальными голосами.
Обычно рыжеволосый, даже красивый, со свежим веснушчатым лицом, Блейк хорошо замаскировался, выглядя не столько как молодой Чингисхан, сколько как портовая крыса с Жемчужной реки. Он был наполовину китаец по материнской линии, наполовину ирландец, и хотя он знал не больше нескольких полезных фраз бирманского, тайского или любого из десятков других индокитайских языков, распространенных на Ганимеде, но зато он говорил на красноречивом мандаринском и выразительно земном кантонском — последний был любимым торговым языком большинства этнических китайцев, составлявших значительную часть неиндийского населения «Безбрежного Океана».