Сели на освещенную солнцем скамейку. Он вынул шахматную доску из кармана своего пальто и положил между ними.
— Хочешь сыграть?
— А ты хорошо играешь? — спросила она просто.
— Средне. Не так хорошо, как ты.
— А откуда ты это знаешь?
Он колебался — они часто играли — но эту правду он устал ей говорить.
— Это есть в твоем файле.
— Хотела бы я увидеть свой файл когда-нибудь.
— Боюсь, у меня больше нет к нему доступа, — соврал он. Файл, который она имела в виду, был не тем, о котором говорил он. Они говорили о разных вещах.
Ей выпало играть белыми, и она быстро разыграла итальянскую партию, лишая доктора из равновесия ходом пешки с3 на четвертом ходу.
Чтобы дать себе время подумать, он спросил:
— Есть ли еще какие-нибудь просьбы?
— Просьбы?
— Есть что-нибудь, что мы можем сделать для тебя?
— Я хотела бы увидеть своих маму и папу.
Он не ответил, обдумывая ход. Как и большинство любителей, он изо всех сил пытался думать на два-три шага вперед, но у него это плохо получалось. Как и большинство мастеров, она думала позиционно, и хотя в текущий момент она уже не помнила свои первые ходы, это не имело значения. До того как несколько лет назад ее краткосрочная память была стерта, в долговременной сохранились несчетные варианты и позиции.
Она отвечала мгновенно, вот уже один из его слонов скоро будет проигран. Он улыбнулся с сожалением. Происходил еще один разгром. Тем не менее он сделал все возможное, чтобы оказать достойное сопротивление, и подарить ей интересную игру.
Пока кураторы не развязали ему руки, он мало чем мог ей помочь.
Прошел час — время для нее ничего не значило, — вот она опять говорит «подумай». Ферзя давно нет, ситуация безнадежна. — «Сдаюсь». Она улыбнулась, поблагодарила его. Он сунул шахматную доску в карман.
Когда доска исчезла из виду, к ней вернулся тоскующий взгляд.
Они еще раз прошлись вдоль стены. Тени были длинными, дыхание застывало перед лицами, над головой туманное голубое небо было покрыто тысячей инверсионных следов. Медсестра встретила их у двери, доктор остался снаружи. Когда он попрощался, девушка с любопытством посмотрела на него, уже забыв, кто он такой.
Возникшее чувство внутреннего протеста требовало выхода, действий и доктор включил связь:
— Я хочу поговорить с Лэрдом.
Лицо на экране было вежливо-доброжелательным:
— Очень жаль. Но директор не отвечает на внеплановые звонки.
— Это лично и срочно. Пожалуйста, скажи ему это. Я буду ждать.
— Доктор, поверьте мне, просто нет никакой возможности…
Второй помощник… третий… — из третьего наконец он выжал обещание, что директор позвонит ему утром. Эти упрямые отказы только разожгли мятежную искру, и доктор был очень зол, после всех этих разговоров.
Его пациентка попросила просмотреть файл — файл, над которым она работала, перед тем как ее поместили в больницу. Он хотел получить разрешение на это, но зачем заморачиваться? Лэрд и остальные были бы против, но ведь она не сможет никак злоупотребить тем, что увидит: она почти мгновенно забудет все.
Он постучал в дверь ее комнаты наверху. Она открыла, все еще в сапогах, рубашке и брюках, которые надела на прогулку:
— Да?
— Ты просила просмотреть твой файл.
Она изучающе посмотрела на его. — Тебя послал мой отец?
— Нет. Один из сотрудников М.И.
— Мне не разрешено просматривать мой файл. Никому из нас неразрешено.
— Ну… в твоем случае было сделано исключение. Но это на твое усмотрение. Только если ты заинтересована.
Безмолвно, она последовала за ним по гулкому коридору, вниз по скрипучим пролетам лестницы.
Подвал был светлым и теплым, с ковровым покрытием. Что было совсем не похоже на сквозняки и остальные «прелести» в залах и палатах выше. Врач показал ей кабину для индивидуальной научной работы:
— Я уже ввел соответствующий код. Я буду рядом, если у тебя возникнут какие-либо вопросы.
Он сел с другой стороны узкого прохода, на две кабины дальше, спиной к ней. — Хотелось, чтобы она чувствовала конфиденциальность, но все-таки не забывала о его присутствии.
Женщина осмотрела экран установки. Затем ее пальцы искусно погладили полушария ручного ввода. На экране латинскими буквами и цифрами пошел текст: