В небольшом помещении ризницы кроме книг и облачения для служб, у падре Энрике хранились арбалеты, запас болтов и сменных барабанов, немного холодного оружия. Под укрепленным на стене белым штандартом Ордена с изображением Алой Чаши сверкала старательно отполированная сталь меча.
– Я ожидал рыцаря, – падре Энрике не боялся показаться невежливым, если муэртида окажется слишком нежной для его прямоты, её лучше не подпускать к здешним делам.
Энрике сам воспитывался в Ордене. Фамилия дер Сангвис означала, что он сирота, отданный на воспитание храму и родители его неизвестны. Его учили, что для людей Ордена на первом месте дело, неважно мужчина ты или женщина, исповедник или воин. Личные обиды неуместны, а церемонии излишни. Он не намекал на то, что Орден прислал девушку, он удивлялся, что посчитали нужным прислать муэртиду настолько юную. Вероятно, только что закончила орденскую школу.
– Здесь очень опасно. И, как вы можете ощутить, магический фон очень слабый. До ближайшего Источника десятки дней пути.
Анита улыбнулась:
– Вы забываете, Падре, какого рода мой дар. Я чувствую сгусток силы прямо здесь, совсем рядом, и к нему тянутся сотни кровавых нитей. Где-то поблизости есть алтарь Сантиты?
– Да, на кладбище, – хмуро кивнул Энрике. – К сожалению, вы опоздали. Вчера люди из картеля сожгли тело убитого юноши. Вам больше не с чем работать.
– Плохо. А вы успели провести обряд упокоения?
– Нет, я его не закончил.
– Очень вероятно, что появится призрак. Душа уходит в момент смерти, но в теле еще остается магия, а раз обряд не проведен, магический отпечаток может создать эманацию тела. Скорее всего, покажется на глаза близким людям. Предупредим семью.
Исповедник прислушался – голоса в храме стихали, выглянул из узкого окна: так и есть, люди расходятся. Боевики Гарсии стояли у входа.
– Будьте готовы к противодействию. Жители запуганы, помогать нам никто не станет, власти и картель попытаются помешать.
– А я думала, разговоры о беззаконии в Асконе сильно преувеличены. Кто-то осмелится угрожать представителям Ордена?
– Вам не сказали, что мой предшественник, падре Теодоро, был убит? – мрачно спросил Энрике, расстегивая серебряные застежки облачения. – В Сан-Висенто забыли о законе, синьорита Моретти. Здесь правят месть и страх.
– Для вас просто Анита, падре. Позвольте вам помочь.
И не успел Энрике отказаться, как ее ловкие пальцы быстро справились с мудреными застежками белого плаща.
Падре, смутившись, принял ее помощь. Анита помогла снять плащ а затем, аккуратно расправив, повесила на отведенное ему место в шкафу.
– Знаете, падре, у меня никогда не было белого платья, – она провела ладонью по белоснежному шелку облачения. – А мне так хотелось…
– Почему же? Вам очень пошло бы белое платье. У вас прекрасная фигура, и с черными волосами… – падре смутился еще сильнее.
– Ах, падре! Кто же наряжает в белое муэртиду? – рассмеялась девушка, но в ее смехе исповеднику почудилась печаль. – У некромантов грязная работенка, знаете ли.
Он не нашелся что сказать, а она указала на меч и арбалеты:
– Приятно видеть оружие в таком хорошем состоянии.
Исповедник снял со стены армейский «Питон»:
– Здешняя жизнь не дает им шанса заржаветь.
Храм уже совсем опустел. У выхода их ожидали соколы. Молодые, крепкие, не слишком умные, зато преданные картелю парни.
Вперед выступил почти квадратный малый в пестрой рубашке с обритой налысо головой, круглой, как бильярдный шар.
– Падре, что ж это вы не слушаете добрых советов? – нахально оскалился он в лицо исповеднику. – Вас просили тихо посидеть дома, книжку почитать. А вы на кладбище попёрлись. И еще всякие нехорошие слова давай говорить, смущать добрых граждан. Так дело не пойдет, падре. Вы бы поостереглись, а то мало ли… пойдете вечером домой, а по дороге споткнетесь случайно. И напоретесь на чей-то ножичек. Случайно, падре, совершенно случайно!
Исповедник покачал головой:
– Тебе бы, Эдуардо, поспешить к обеду, говорят, твоя матушка готовит дивную паэлью. И друзей пригласи, я вижу у тебя открылся дар красноречия, попрактикуйся. Произнеси речь о том, как следует вести себя в храме.
– Гааа, гыыы, Лало, это падре смешно сказал, – захихикал рыжий парень, веснушчатый как перепелиное яйцо. – Произносить речь над матушкиной паэльей!