И уже совсем странно, что графологически подпись под документом не совпадает с подлинной подписью Макарова. Больше того, в «подписи» Макарова под письмом допущена ошибка: вместо русской буквы «р» написана латинская буква «г». Трудно поверить, чтобы человек мог допустить ошибку в написании собственной фамилии. К тому же в письме должность подполковника Макарова указана ошибочно: он был комиссаром, а не командиром отряда, как написано в письме.
К сожалению, ни командира партизанской бригады, ни его политкомиссара уже нет в живых, и историки не смогут получить достоверные сведения из первоисточника. Странно и то, что о «письме подполковника Макарова» ничего не было известно начальнику штаба повстанческой армии.
Генерал-майор И.И. Скрипка рассказал, что командир партизанского отряда Волянский и Макаров докладывали ему о встрече с венгерским помещиком графом Зичи, который интересовался, могут ли партизаны перебросить по воздуху венгерскую делегацию в Москву.
Однако ни о каком «письме Макарова» адмиралу Хорти никто даже не упоминал. «Только после войны я узнал, — сказал И.И. Скрипка, — что историки пытаются разобраться с вопросом о письме, якобы направленном регенту Венгрии комиссаром партизанской бригады. Уж если исходить из того, что такое письмо действительно могло быть послано, то логично было бы предположить, что его должен был бы подписать командир бригады Волянский, а не комиссар».
Надо иметь в виду, что и Волянский, имевший звание старшего лейтенанта, и Макаров, носивший погоны подполковника, скорее всего, присвоили себе эти звания сами в партизанском отряде. Макаров, до войны учитель, был капитаном. Но комиссар бригады должен был иметь звание выше, чем его подчиненные, так он стал подполковником.
Командир партизанского отряда Волянский был от природы умным, смелым и решительным человеком, но он сознавал, что у него нет необходимой подготовки, поэтому многие вопросы он перекладывал на своего заместителя — Макарова. Но и Макаров просто-напросто не в состоянии был подготовить письмо главе государства с условиями, на которых советская сторона согласна вести переговоры о перемирии с руководством Венгрии. У него не было даже представления о проблемах, которые излагались в приписываемом ему письме. Комиссар отряда просто не располагал достаточными знаниями ни о политике, ни об истории Венгрии.
Волянский безусловно сообщил бы мне, если бы возникла необходимость передать какой-либо документ венгерской стороне. Когда граф Зичи установил контакт с партизанами, командир бригады поставил меня об этом в известность. Я информировал об этом штаб партизанского движения Украины. После согласия командования венгерская делегация была принята. Ее разместили в Зволенской крепости в отдельном доме. Помню, что приехавшие венгры привезли с собой 12 чемоданов. Присланный за ними легкий самолет не мог взять трех человек с таким багажом. Венгры наотрез отказались оставить в Зволене часть багажа, сославшись на то, что они везут с собой много важных документов.
Я направил телеграмму маршалу Коневу, в которой сообщил о сложившейся ситуации. Из Киева пришло сообщение, что за делегацией будет прислан более вместительный самолет.
До прилета самолета я встретился с членами делегации. Генерал Габор Фараго произвел на меня впечатление сдержанного, умного человека. Член делегации Сент-Иваньи предложил обсудить условия, на которых может быть заключено перемирие. Я ответил, что он задает вопросы, ответ на которые может дать только высшее командование или правительство. Поэтому нет смысла обсуждать эти вопросы, тем более, что делегация через несколько дней будет в Москве и сможет получить там исчерпывающую информацию. Генерал Фараго согласился с моими доводами. Третий член делегации граф Телеки присутствовал при беседе, но участия в ней не принимал. О нем у меня не сложилось никакого впечатления.
Вскоре из Киева на аэродром «Три дуба» прибыл самолет «Дуглас», в котором было достаточно места и для членов делегации, и для багажа. До Киева делегацию сопровождал подполковник Макаров.