Наше первобытное общество, сержант и я, а с нами и новичок, которого мы должны во многое посвятить, майор, вспоминало о пройденном вчера пути, и не было следа вчерашних страхов и терзаний. Их не было, потому что мы назвали места волшебными словами, не сговариваясь, обозначали вчера возникшим названием. Мы говорили Божье Око, и это был наш глаз, это были мы. Простите за сравнение: кобель отмечает, подняв ножку, места, куда он хочет вернуться, которые он считает немножко своими; человек дает этим местам названия. Очевидно, это и есть особенность человека, его индивидуальная и общественная особенность — клеймить места словом. Я наблюдал за майором, который признался мне, что не умеет плавать, может быть, даже страдает водобоязнью, я наблюдал: когда мы произносили название какого — то места, его лицо прояснялось, словно он думал: «Ах вот как, ну это совсем другое дело». Раз есть название, значит, это не вода, не камыш, не первобытный лес, и мне не страшно.
Хочу затронуть, хотя бы схематически, еще одну тему: философия в качестве второй сферы интеллектуальной деятельности, если сравнить ее с мифологией, почти обесчеловечивает. Философия как бы снова приподнимает вуаль над таинственным, непознаваемым туманом. Именно так, это не путаница в формулировках: приподнимается вуаль, на которой мифология колдовски нарисовала чудесный очеловеченный пейзаж, а за вуалью таится бездонная темнота. Философия ссылается на вещь в себе, познать которую мы никогда не можем. А в сфере мифологии мы лишь даем названия тому, чего мы не можем познать…
Если я проживу до ста двадцати лет, то, может, у меня когда — нибудь найдется время прочитать этот мой дневник и даже написать на его материале диссертацию. Проф утверждает, что я создан в манере «человека Ренессанса», как раз сегодня он говорил об этом.
Но давайте по порядку. В первой половине дня полуторачасовая репетиция с камерой. Первое впечатление, что цыганка действительно красивая женщина. Второе, что она не принадлежит рыжему моряку, она, видно, любит хоженые и легко проходимые дорожки. Они мгновенно столковались с латиноамериканским красавчиком. Маленькое общество из семи человек в Санатории, не говоря ни слова, приняло это к сведению. А может быть, просто уступило силе. К парочке третьим примкнул бывший боксер. По-видимому, речь вовсе не идет о menage en rois [7], кажется, бывший боксер человек семейственный и любит домашнюю кухню. Цыганка занимается хозяйством. (Интересно, что из всех построек они выбрали крестьянский дом.) Ну а рыжий моряк, о котором я подумал сначала, что во время долгого пути он вступил в связь с цыганкой (моряк вошел в контору с видом покровителя женщины), оказался человеком ветхозаветного склада. Он достал одеяло и спит на нем в полном одиночестве на террасе виллы, под открытым небом. Сидит на одеяле и читает Библию. Ест он и пьет только то, что приносит ему цыганка. Отдельно от других живут близнецы из Восточной Азии. Целый день они готовят себе чай на костре перед большим камышовым шалашом, сидят и молчат. А может быть, это их манера общения: оба молчат об одном и том же. Своеобразный тип — крестьянин. Он, пожалуй, одинок, ведь ему даже поговорить не с кем, но и в своем одиночестве он существо общественное. И это постольку, поскольку он ходит туда-сюда, словно занимается целенаправленной деятельностью, за всем наблюдает, ко всему присматривается, все хочет основательно узнать — для себя.
Знаменательно: эгоизм и себялюбие, по существу, категории общественные в самом узком смысле слова. Я готов был прийти к заключению, что рыжий матрос с его Библией и близнецы с их чаепитием существуют вне общества, а тем самым и вне жизни. Но ведь это результат моих совершенно частных наблюдений. Съемки вел невропатолог, он же диктовал запись всех данных и считает, что поведение пациентов нормальное. Лишь деятельность цыганки он нашел маниакальной. Невропатолог побывал в Санатории и сообщил, что пациенты просят извещать их звонком о начале съемок. Если они этого хотят, то имеют на то право. Мне все равно.
Проф! Сегодня мы с ним публично повиляли друг перед другом хвостом для назидания ближним. Инициативу он взял на себя. Как я уже сказал, Проф заявил, что я человек Ренессанса. Это вытекает из моих методов исследования, или, говоря его словами, из моего «ассоциативного механизма». «Склонность полигистора». Он сам в любом случае предлагает «многоуважаемому коллеге» — то есть мне — обратить внимание, что Ренессанс в широком смысле слова, иначе говоря, период с XIV до XVIII века, имел в Европе чрезвычайное значение с точки зрения познания, которое было, однако, лишь побочным продуктом планомерного и бесплодного исследования. Сами же планомерные изыскания, которые финансировались единственными возможными в ту эпоху меценатами — магнатами, остались безрезультатными. Все созданное в эту эпоху и ставшее впоследствии фундаментом развития в последующие эпохи естественных наук возникло в поисках философского камня, чтобы делать золото магнатам. Всем известно, что этого не добились. Но меценаты нашего времени не настолько невежественны, а можно даже сказать, не настолько доверчивы или либеральны, как это было в эпоху Ренессанса. Мы обязаны найти золото! Наша работа с точки зрения исследования должна быть успешной, и нам безразлично, что даст она с точки зрения познания. Проф доказал, что стоимость исследований непомерно растет, а я — что расход на приобретение познаний альтернативен.