«Ну ты, червь, — подумал Мольке, — можешь требовать сколько тебе захочется. Сделаю я с тобой что хочу. А пока поразвлекусь».
Он встал, накрыл магнитофон скатертью и, сменив тон, сказал:
— Составьте список пропавших вещей. За все, что произошло на территории империи, несем ответственность мы и, следовательно, возместим вам ущерб.
Шимонфи достал свернутый лист бумаги и положил на стол:
— Прошу, господин майор, я уже составил его на основании письма жены.
«Как быстро действует этот человек, когда речь идет о собственных жалких манатках», — подумал Мольке и протянул руку за списком. В дверь постучали, и вошел немецкий лейтенант доложить о выполнении приказа. Мольке, не отрывая взгляда от списка, негромко отдал новое приказание:
— Введите его сюда. Сами подождите за дверью.
Шимонфи с любопытством посмотрел на высокого мужчину, который, шатаясь, вошел в дверь, и с удивлением констатировал, что приведенный арестованный был совсем не тот человек, которого час назад допрашивал Деак. Шимонфи перевел взгляд на Мольке, и ему стало страшно. Он хотел что-то сказать, но майор, улыбнувшись, сделал ему знак молчать. А затем, наклонившись к изумленному капитану и показывая на перечень, спросил:
— А это что такое? Десять килограммов яичного мыла «Сине-красное», в пачках по 50 граммов. Натуральное, мирного времени, — читал он текст. — Мне кажется, на складе есть только пачки по сто граммов. Но, надеюсь, супруга ваша поймет, что сейчас война. — Он выпрямился и положил лист обратно на стол. — Я распоряжусь, господин капитан. — И подошел к Ференцу Дербиро. Разглядывал его в течение нескольких мгновений, затем сказал: — Вы чудак, Дербиро. И глупо врете. Три дня назад я спросил, знаете ли вы Габора Деака.
— Не знаю, — ответил Дербиро.
— Так вот Габора Деака мы вчера вечером арестовали. И он уже дал показания.
— Все равно не знаю, — сказал Дербиро, совершенно уверенный в том, что этот немец-майор врет. Ведь он сегодня утром своими ушами слышал, как кто-то крикнул из окна, пришел ли на службу прапорщик Деак. А потом донеслась песня Деака «Уже пропели петухи». Он сразу узнал его по голосу, потому что у Габора тот же характерный голос, что и у старшего брата. Согласные он выговаривает очень старательно и немножко на палоцкий лад[1], а букву «р» они оба произносят до хруста твердо. Значит, это Деак песней давал ему знать: держись, мол, Дербиро. И он понял его сигнал.
— Вы знаете друг друга, — настаивал Мольке. — Я устрою вам очную ставку.
— И тогда я тоже не скажу вам ничего иного. — Ответ Дербиро был решителен. Но про себя он подумал, что долго ему не выдержать. Если Деак с ребятами не выручат — ему конец.
— Долго вы собираетесь запираться?
— Не знаю, — честно сказал Дербиро.
— Глупый вы человек, — слышал он как сквозь вату голос майора. — Не хотите понять, что ваша карта бита. Мы знали заранее о вашем прибытии сюда. Знали ваш пароль и ожидали вас.
«Это все верно, — думал Дербиро, — увы, все верно. Произошло предательство. Но кто предатель?» Вдруг ему стало дурно, он пошатнулся. Теперь голос майора доносился к нему совсем издалека, и он понял, что вот-вот упадет.
— Мне вас жаль, Дербиро, очень жаль. Скажите, а стихи вы любите?
Дербиро открыл глаза. Майор сидел у стола и равнодушным взглядом смотрел на него.
— А как вы считаете, Ласло Деак хороший поэт? — спросил Мольке.
Дербиро мгновенно почувствовал ловушку. А может быть, он уже свихнулся? Он бы и этому не удивился. На всякий случай отвечать не стал. Что нужно Мольке от Ласло? Вдруг и его схватили?
— Ну, так какие же стихи он писал? — Мольке словно забыл о своей роли. Голос его был грубым, почти рычащим.
«Что-то тут не так, — мелькнуло в мозгу у Дербиро. — Какую-то хитрую игру затевают гестаповцы, а ему неизвестны правила этой игры». Но ему показалось, что в данный момент игры инициатива находится уже не в руках майора. Кто-то диктует ему темп. Скорее инстинктивно он сказал:
— Мне думается — хороший поэт.
— А вы могли бы написать по памяти несколько его стихотворений?
— Если дадите карандаш и бумагу.
— Правильно, — примирительно проговорил Мольке. — И одновременно напишите, с каким заданием вас перебросили в Венгрию и как вы поддерживали связь с Табором Деаком.
Но Дербиро уже не понимал смысла слов Мольке, вновь накатилась боль, и он потерял сознание.
Мольке позвал лейтенанта.
— Отведите обратно в камеру. Пусть врач вернет его в чувство. А затем дадите ему бумагу и карандаш. Кончит писать — принесите его показания сюда.