Всё это говорится громко, открыто, в присутствии десятка с лишним членов ревкома — некоммунистов.
Мы получили её на прощанье от молодого венгерского офицера. Она написана на плохом русском языке, со смешными ошибками, но серьёзно и недвусмысленно.
… Советские солдаты!
Мы, рабочие вагонной фабрики в Дьёре, заявляем, что и в странах народной демократии рабочие крепко защищают главные достижения социализма, то есть всеми силами выступают против крупных землевладений и майоратов, против возвращения капиталистам крупных предприятий и банков. В то же время мы против ракошистско-сталинской реставрации.
Нас беспокоит вторжение советских войск в Венгрию. Отсюда наш нейтралитет, провозглашённый в ООН, который мы хотим защищать сами, не допуская провокаций ни против служащих Советской Армии, ни против их семей. Каждого, кто вопреки нашей воле обратится к таким средствам, мы будем считать врагом правого дела Венгрии…
Советские солдаты!
Не стреляйте в венгерских!
Заявление рабочих вагонной фабрики публикует подписавшийся под листовкой народный совет Задунайского края. Рядом видна дата: Дьёр, 2 ноября 1956.
Что вычитает когда-то история из этого документа венгерской революции? Обоснованный оптимизм? Трагичность?
Он стоит за городом, недалеко от моста, на перекрёстке дорог. Пузатый, солидный, он тяжко осел во влажную землю и устроился накрепко, словно он не нечто движимое, а прочная постройка, первая в запланированном посёлке. Когда мы подъезжаем, он как раз выполняет ещё одну функцию — трибуны. На трибуне стоит парень, белобровый, курносый, каких в Москве я встречал тысячи, с соломенным чубчиком, выбивающимся из-под лихо заломленной на ухо пилотки. Рядом с ним, свесив ноги, сидит раскосый богатырь и сосредоточенно скручивает цигарку. Сзади на танке стоит третий — массивный, с каменным мужицким лицом, в длинной шинели, крепко сжимая автомат. Вокруг танка несколько десятков венгров, и первый солдат держит речь, ораторски подавшись вперёд:
— А зачем было рушить памятники? А книги жечь зачем? Это что, по-вашему, культура?
— Так за памятники людей убивать? — откликаются из толпы.
Солдат колеблется.
— Оно, конечно, камень человека не стоит. Но зачем было рушить памятники героям? Тем, что за святое дело полегли?
— Сначала снесли только памятник Сталину.
— Сталина мы тоже не признаём, — хмуро соглашается солдат.
Его раскосый коллега раскуривает могучую самокрутку и с наслаждением выпускает дым. Третий вдруг выходит из каменной неподвижности и грубо ворчит:
— Хватит разговорчиков.
Первый машет рукой и быстро говорит:
— Разойтись! Разойтись!
И ныряет в глубь танка.
Поздним вечером проезжаем городок Хедьесалом и приближаемся к венгерско-австрийской границе.
За несколько километров перед границей нас останавливают возвращающиеся оттуда таможенники. Они, как обычно, отправились на службу, но советские солдаты не допустили их. Венгры и нам советуют повернуть. Шофёр колеблется, но мы уперлись. Едем лесной дорогой среди сгущающегося мрака.
Наконец, мигает огонёк. Машина останавливается. Выходим и делаем несколько шагов, пока нас не останавливает громкий оклик по-русски.
Впереди белеет опущенный шлагбаум. За шлагбаумом туманно маячат спящие танки. Перед шлагбаумом — солдат с автоматом наизготовку. Не называя себя, мы вступаем в переговоры.
— Можно перейти границу?
— Нельзя!
Повезло — что бы мы делали, если бы позволил?
— А что, только сейчас нельзя? А завтра утром, например, будет можно? А если не завтра, то когда?
— Никогда! — решительно отрезает солдат.
— А с той стороны в Венгрию можно перейти?
— Тоже нет. Там уже два дня стоят машины Красного Креста, а мы не пропускаем.
Ну что ж, мы докладываем часовому, что смирились, — и неожиданно слышим смущённый, изменившийся голос:
— Я лично вам полностью сочувствую, товарищи, но что поделать — приказ.
Мы желаем ему спокойной ночи и возвращаемся в машину.
Долго тянется ночная дорога от австрийской границы до Будапешта. Нас постоянно останавливают бдительные патрули национальной гвардии. Проверка документов, дружеская улыбка: «lengyel ujsagiro» — и снова в путь. Однако едва зелёная «варшавка» набирает скорость — следующий патруль.