Движимые инстинктом самосохранения, эти люди действительно, хотя и с оглядкой на Москву, но упорно и последовательно подготавливали уход первого секретаря, стараясь придать ему, по возможности, форму наименее болезненную для себя. По сути дела, они пытались спустить конфликт на тормозах, чтобы избежать на пленуме открытого «бунта на корабле» со всеми непредвиденными последствиями. Как и подобало послу, Андропов по-прежнему руководствовался рекомендациями вышестоящего лица, в данном случае Суслова. Поэтому, подробно проинформировав Москву о содержании своих бесед с венгерскими функционерами, он не только не решился выступить с какими-либо собственными предложениями по вопросу, далеко выходившему за рамки его полномочий (даже намек посла на нецелесообразность дальнейшей поддержки Ракоши мог бы показаться наверху явным превышением им своих прерогатив, вмешательством «не в свое дело» и никак не мог бы понравиться в Кремле), но лишь повторил звучавший в прежних его донесениях вывод: «наши друзья до сих пор слабо реализуют данные им советы… о проведении твердой линии в отношении враждебных элементов и демагогов»[33]. «В связи с этим, – подводил итоги посол, продолжавший придерживаться совершенно однозначной позиции, – было бы крайне необходимо до пленума ЦК… в удобной форме еще раз высказать венгерским друзьям наши опасения относительно создавшейся внутриполитической обстановки, которая опасна не потому, что враги являются очень сильными, а главным образом тем, что Политбюро ЦК ВПТ, оказавшись перед фактом известного вражеского нажима, не проявляет должной уверенности и решительности в руководстве партией и страной»[34].
Первые биографы Андропова публицисты-эмигранты В. Соловьев и Е. Клепикова еще в 1980-е годы, основываясь на доступных в то время обрывочных источниках, сконструировали версию о его предельно жесткой позиции в связи с углублявшимся венгерским кризисом и при этом не были далеки от истины. Вместе с тем они акцентировали в действиях посла момент выбора. Упорно делая ставку на Ракоши и формируя в таком духе мнение Москвы, Андропов, считали они, вел игру с неизбежным риском, ведь его установки шли вразрез с генеральной линией XX съезда КПСС[35]. На наш взгляд, этот риск не стоит преувеличивать: ведь, получив некоторое право на совещательный голос при выработке Москвой ее политики на венгерском направлении, посол придерживался мнения, соответствовавшего прежней, остававшейся пока еще в силе линии Кремля. Значительно больший риск заключался бы в попытке преодолеть инерцию, предложить принципиально новый подход.
Не может быть никакого спора лишь о том, на чьей стороне был Андропов[36]. Все, что он делал и писал в те месяцы, вдребезги разбивает миф о человеке, который под влиянием своего венгерского опыта стал (задолго до прихода на высший пост в КПСС) сторонником далеко идущих реформ в русле социалистического выбора. А миф этот, рожденный в перестроечной публицистике конца 1980-х годов (особенно в выступлениях Ф. М. Бурлацкого), жив и сегодня. Люди более высокого ранга, выезжавшие летом 1956 года в Венгрию (не только весьма либеральный по кремлевским меркам А. И. Микоян, но даже жесткий ортодокс М. А. Суслов), как правило, давали более умеренные оценки положения в стране и рекомендации относительно путей разрешения кризиса, в их докладных сильнее полутона. Хотя, конечно, надо учитывать, что члены Президиума ЦК КПСС были значительно свободнее в суждениях, чем посол, сильнее связанный установками центра. Своими докладными Андропов, как правило, достаточно адекватно передавал остроту ситуации, но единственный выход видел не в поисках компромисса (чему не чужд был Микоян), а, напротив, в дальнейшем усилении пресса. Бескомпромиссное отношение советского посла к «правым элементам», требовавшим уступок, его склонность к предельной драматизации происходивших событий, нагнетание обеспокоенности Москвы положением дел в соседней стране, слабой реакцией руководства ВПТ на происки «враждебных сил» были на протяжении всех месяцев кризиса той постоянной величиной, без которой нельзя себе представить советскую политику в Венгрии.
35
36
В. Соловьев и Е. Клепикова правы по существу, когда дело касается принципиальной позиции будущего генсека – жесткой в своих охранительских установках.