В следующем сборнике «Звериные языки, звериные стихи» (2007) Золтан Немет словно бы «сменил тему». Однако «детскость» этой книги обманчива: за игривыми жизнерадостными стихами о животных и рассказами, откуда взялись их названия (откровенные псевдоэтимологии), вновь скрывается изобретательная языковая игра, попытки деконструировать привычные языковые приемы и создать иллюзию «детской речи». В сборнике «Территория счастья в челночном механизме» (2011) автор делает окончательный выбор в пользу свободного стиха, границы которого «определяет лишь ритм фразы и мысли». Длинные (иногда по пятнадцать страниц) стихотворения больше похожи на вербатим живой речи, чем на классическую венгерскую поэзию, что не мешает им оставаться в тесной связи с венгерской литературой — Немет не случайно проводит через весь цикл метафору «возлюбленная Чата» (имеется в виду венгерский прозаик начала XX в. Геза Чат). Самым частотным словом в этом цикле стало слово «боль» — боль тела и души, боль от невозможности любви и превращения ее в «автоматическое наслаждение».
В 2014 г. вышел сборник «Кунсткамера», фрагменты которого представлены в данной антологии. По собственному признанию автора, толчком к написанию этого цикла стало посещение петербургской Кунсткамеры и знакомство с коллекцией заспиртованных уродов: колбы с инвентарными номерами словно содержат человеческие судьбы и страсти, фиксируют фантомные боли и пограничные ощущения.
Вступление: Оксана Якименко
1.1.1.4.
Три следа на снегу — хромая собака.
Бескровное, безволосое бегство.
Фантомные боли, острый, твердый лед.
До крови он царапает незащищенные ноги.
Куда ведет четвертый след?
3.7.2.5.
Мы целовались.
Будто лезвие бритвы
целовали мы
с двух сторон.
1.1.1.3.
На заборе воробей.
Покачивается.
Полночь еще не наступила.
Сухой кашель за окном.
Не слышен.
7.7.3.3.
Она рожала в три приема:
внутренние органы, скелет
и мышцы.
Затем на рукодельном столике
она смастерила себе
ребенка.
1.1.1.7.
Одним-единственным пальцем прикасается
она к шторе.
Всегда одним и тем же пальцем.
В вазе цветок, с трех дня солнце светит.
Мебель под махагон, происхождение неизвестно.
Есть один путь, муравьи шествовали по нему летом.
Она еще не знает об этом, но уже ищет.
2.2.4.3.
В марте снова смерть одна смерть.
Длиннее становятся тени.
И этому месяцу ты не нужен.
Он делает свое дело.
2.3.2.5.
Пока еще подоспеет нарезанный хлеб.
Остывшая ложка тем временем скребет по тарелке.
Грязно-белая, замытая посуда.
Никто не услышит.
5.1.1.2.
Если нагноится, будет больно.
Нет нагноения, немая одышка.
6.1.1.8.
Затем я понял, надо есть.
Приготовил себе.
Вопросы, на которые никогда не будет ответа.
Белые стены, робкое покрывало.
9.2.74.
Бессилие спаривающихся животных.
Два мясистых пальца.
Мягкое прищелкивание,
проклятие нежности.
Хрип и смертный крик,
бессилие
и терпение
человеческого слуха.
9.4.1.1.
Немой
крик рыбы, выброшенной на берег,
глухая немота.
9.9.2.6.
Четыре года сползает
брошенное женское платье
с кухонного стола.
Можно подсчитать,
через сколько лет оно упадет
на неподвижный
стул.
8.9.3.3.
Страдание,
которое сбивает с ножек насекомое
в хитиновом панцире.
Дымящееся нежное мясо
отстает от кожи,
и, покоряясь гравитации
ужаса,
обмякшая голова поворачивается,
оставляя маску.