Машина мягко покачивалась и совсем не напоминала езду в карете, где иной раз, казалось все то что съел на какой-нибудь особо коварной кочке оставишь, да и пахло не в пример лучше.
До общежития доехали довольно быстро, хотя, подозреваю, что пешком этот путь занял бы много времени. Девушки вылезли из машины при помощи все того же водителя, который открыл дверь и подал им руку. Когда я прощался, то заметил, что в окнах то и дело появляются женские головки, смотрящие на развернувшееся зрелище с изрядным любопытством. Дверь машины закрылась, девушки помахали нам руками, и мы снова поехали по освещенным улицам города, в котором я совершенно не узнавал Москву. Слишком большой город. Улицы слишком широкие, фонари слишком яркие, а дороги слишком гладкие. И лишь Кремль, мимо которого мы проехали, стоял посреди площади, как вечный часовой так сильно изменившегося города.
Родители жили в довольно большом доме всего в трех кварталах от Кремля. Дом был окружен небольшим садом, и к входу вела подъездная дорожка. Для столицы такие площади были признаками обеспеченности. Но, посмотрев по дороге в окно на несколько других особняков, стоящих на этой улице, я понял, что такой эффект был достигнут за счет того, что сам дом существенно уступал в объемах всем другим. Всего два этажа, и по размерам не столь огромный, как соседний особняк, к примеру.
— Вяземская жаловалась летом моей матери, что у вас дом слишком тесный, совсем не подходит для великосветских приемов, — философски заметил Щедров, когда машина остановилась. — И правда не слишком большой, зато сад чудесный. Здесь в городе чем-то нужно жертвовать.
— Я тоже думаю, что это княгиню Вяземскую никаким образом не касается размер нашего дома, сомневаюсь, что ее кто-то насильно на прием волок, — сухо заметил я, чувствуя, как сердце замирает, потому что дверь в этот момент отворилась, и на крыльцо выбежала невысокая женщина, в которой я сразу же узнал мать, несмотря на то, что знал ее лишь по портретам.
— Петр, о, Петр, — она подбежала ко мне и порывисто обняла. Я даже сначала растерялся, а потом осторожно приобнял ее за плечи. — Твоего отца вызвали в Кремль, а твой дед сейчас в школе, вместе с родителями Славы, — она кивком головы приветствовала Щедрова, что дало мне полное представление о том, что клан Щедровых или равный нам, или стоит на ступень ниже.
— Это из-за меня? — я сглотнул стоящий в горле ком.
— Никто не знает, живы вы вообще или нет. Андрей Агушин применил какой-то запрещенный артефакт, сейчас твоего отца как какого-то преступника допрашивают, выясняя, знал ли он о подобных игрушках предполагаемого жениха своей дочери. Это какой-то кошмар, — мать наконец-то отпустила меня. — Я не знала, жив ли ты, еще и Алексея увезли. Когда тот мужчина, который вас нашел, прислал сообщение, я думала, что с ума сойду от радости. Сразу же всем сообщила, что опасность миновала, и твоим родителям, Слава, тоже сумела сообщить через Петра Алексеевича. В школе сейчас тоже творится что-то плохо контролируемое, связи нет, хорошо, что Петр Алексеевич был еще в дороге, когда мне удалось с ним связаться. Вы прямо сейчас должны туда переместиться с помощью портала, который прислал директор.
Она все говорила и говорила, хватая меня за руки, за плечи и заливаясь слезами. Мне удалось перехватить ее руки.
— Мама, успокойся, все будет хорошо, — и улыбнулся, когда она уткнулась лбом мне в плечо, все-таки я пошел в деда и был гораздо выше нее. — Все будет хорошо, я тебе обещаю.