Зато теперь точно знаешь место сокрытия груза. И злодеи знают, что ты знаешь, поскольку подслушивали вашу беседу. В аккурат успели.
А никто другой не знает. Ни одна живая душа на этом свете... Можно им, конечно, рассказать обо всем, но уж больно умирать неохота...
А дальше вновь пошло быстрое кино, и успех действия зависел лишь от моей сноровки. Я внеслась в свою комнату, провернула рукоятку замка. Кое-как втиснула пистолет в задний карман. Не успела доскакать до стола, повесить сумочку с деньгами и паспортом на шею (чтобы руки были свободны), как дверь затрещала от удара. Я в отчаянии схватила со стола недопитую бутылку бренди, замахнулась... Но только потеряла секунды — дверь держалась. Тогда я бросилась к окну, отжала шпингалет — впервые, что ли? Второй удар проломил тонкостенную среднюю часть двери. Я распахнула обе створки, села на подоконник, развернулась на сто восемьдесят, поджав колени. Можно было посидеть, свесив ножки, подышать бодрящей послегрозовой свежестью, но после третьего сокрушительного удара дверь разлетелась на куски. Я спрыгнула на землю и побежала к доске зеленой (ночью, разумеется, серой), не замечая, что тащу с собой эту злосчастную бутылку бренди, благодаря которой и ввязалась в новый виток кошмара. А могла бы и избежать, не употреби третью дозу...
Эта ночь была самой отчаянной из всех моих ночей. Проверять на прочность уже было нечего — от характера остались рожки да ножки. Как от лампы, разбитой мертвой головой то ли Сони, то ли Ольги Царицыной, то ли некой Марии Петровны Стоцкой...
Я плутала по темным аллеям санатория, а когда услышала топот бегущих за мной людей, забралась под проломленный помост танцплощадки (в боковой его части висели разбитые доски), где, скрючившись в благоухании кошачьих ароматов, мелкими глоточками тянула бренди. Губы шепотом напевали старые песенки о любви, глаза закрывались от бессилия и нечеловеческого желания спать. Они протопали мимо, потом вернулись, обозначили на общедоступном русском отношение к моей персоне и перспективу на дальнейшие поиски. Заглянуть под помост они почему-то не удосужились. Да и черт с ними! Я допила «бряг», отложила в сторонку использованную тару. Достала из кармана пистолет и на ощупь начала изучать неведомую конструкцию. Что я знала в этом деле железно — так это три вещи. Во-первых, оружие — детям не игрушка. Во-вторых, в рукоятке пистолета должна присутствовать обойма. Если она пустая или не присутствует, оружие, как правило, не стреляет. Думаю, обойма была. Вряд ли Павел снарядил пистолет одним патроном. В-третьих, в современных конструкциях пистолетов есть такая хреновина, называемая предохранителем. Если оружие с него не снято, то оно опять же, как правило, не стреляет. Зато охотно может бабахнуть, когда предохранитель спущен, но у тебя еще нет желания стрелять. Например, от внезапного падения. От удара. Или от неловкого шевеления под помостом танцплощадки. Не думаю, что после выстрела Сони у убитого Павла было время ставить пистолет на предохранитель. А значит что? Значит, эта штуковина может бабахнуть от одной лишь мысли. Следовательно, нужно быть поосторожнее и переложить пистолет в сумочку.
— Перекрыть все дороги, — услышала я раздраженный начальственный голос. — Передайте Ляхову — не хрен сидеть без дела. Всех гаишников — в строй. Осматривать каждую машину. План «Перехват» или «Сирена», придумайте что-нибудь.
— Дороги перекрыты, командир, она не уйдет.
— Хорошо. Отправить людей в город, пусть прочешут. Троих — в яхт-клуб, держать бухту. Готовность — ноль. Контролируйте СБУ — никаких контактов с этой профурой. Не забывайте, что у нее пистолет.
Эго я-то профура?..
Я сидела под вонючими подмостками, а когда совсем невмоготу стало, вылезла и кустами спустилась к берегу. На часах половина восьмого, народ пробуждается, погода неопределенная — дождь прошел, ураганы и прочие смерчи затаились, однако дует ветерок, и небо затянуто. Косматые тучи совсем низко, плывут, переплетаясь седыми завихрениями, — ни разрыва, ни просвета. Море волнуется. Черненький нырок с маленькой головкой бесстрашно раскачивается над водой, привязанный к волне...
Я сидела, трясясь от холода, под лохматым глиняным обрывом и сквозь бреши в кустарнике наблюдала, как смельчаки и физкультурники наполняют пляж. Кто-то бродит по пенистой полосе, эстетствуя над неспокойным морем, кто-то всем смертям назло выполняет комплекс упражнений на счет «триста». Кто-то производит солевые ингаляции. Кто-то лезет в море, отмываясь от «вчерашнего»... Бухта заперта. На дорогах — «операторы машинного доения», сосредоточенные на несвойственной им задаче, а потому жестокие и злые. Море перекрыто, город — капкан, вертолеты не летают, до Вадима Казарновского — как до пещеры с тайником. Есть единственный путь, хотя и достаточно сложный.