Рядом понуро стояла запыленная "Волга". Генерал, что-то вспомнив, через открытое стекло просунулся в машину и достал сверток.
- Вот, - сказал он, - до сих пор берегу, как память святую. Моряки подарили.
Он развернул сверток, и все увидели полосатую тельняшку.
- Здорово, - сказал я Борису, не отрывая от тельняшки глаз.
Борис молчал, наверное, тоже взволнованный увиденным. Подальше нашей толпы, как бы образуя другой круг, толпились избы.
- Чуть рассвело - рота моряков-автоматчиков ворвалась в самый центр села. В черных бушлатах шли ребята во весь рост. Немцы по ним, как по мишеням... А моряки - вперед, и падали тоже вперед...
- Не могли одеть их в маскхалаты?
Это Борис спросил. Я так и знал, что без вопроса он не обойдется.
- Одевали, сынок, - сказал генерал. - И в пехотные шинели одевали, и в полушубки, и в маскхалаты. Да как бы тебе это объяснить... У них, у моряков, душевный настрой особый. Переодели мы в приказном порядке взвод. Ладно, подчинились моряки. А пошли в атаку: "Полундра"! И маскхалаты долой. Остались все, как один, в черных бушлатах. Шапки тоже на снег полетели. Из-за пазух бескозырки. И врукопашную.
Генерал долго смотрел на избы, словно что-то искал глазами, и вдруг спросил, обращаясь к толпе:
- А где же дом? Тот, что у ветлы был?
- Сгорел... - ответила пожилая женщина. - Пушка в щепки разнесла. Она прищурилась, собирая у глаз морщинки, будто заглянула в даль пережитого. - Коль рассказывать, так и дня не хватит, а вспоминать на всю жизнь досталось.
Но вот по лицу ее будто скользнул луч солнца.
- Как бой начался - мы в подпол. Отсидели там самый грохот, вылезаю я, и ноги подкосились. Не от страха, какой там... Смотрю, морфлотец стоит наш, такой красавец собой. Пуговицы в золоте, улыбается. "Не бойся, говорит, - до свадьбы все пройдет!" И подмигнул. Тут опять стрелять начали. Мы снова спрятались. Когда уж совсем стихло, вышла я крадучись на улицу. А там немцев побитых!.. Тут я во второй раз увидела того морфлотца...
И словно тучка тенью по лицу.
- Убитый лежал морфлотец с флагом в руке. Половину белый, половину голубой флаг-то. Пароходный их, видать. - Женщина смахнула слезу и, заморгав, посмотрела на Бориса, который стоял напротив. - Такой, как ты, был морфлотец, статный из себя. Ну, может, на годок постарше.
Как позавидовал я Борису! Не только потому, что эта пожилая женщина нашла сходство с моряком. На Бориса как-то очень внимательно посмотрел генерал.
Потом мы зашли в школу. В этом кирпичном доме немцы свили пулеметное гнездо. И вели такой сильный огонь, что не поднять головы. И тогда один матрос вызвался уничтожить огневую точку. Сколько он прополз под свинцовым веером? Швырнул одну гранату, другую. Но обе - недолет, взорвались под окном. А пулемет опять хлещет по нашим бойцам. Медлить нельзя, и граната последняя. И тут все увидели, как матрос сбросил каску и надел бескозырку. Встал во весь рост и - гранатой в окно. Взрыва он уже не слышал, упал, обнимая землю.
Мы с Борисом постояли у того окна. Счастливцы ребята этой школы! В маленькой комнатушке разместили музей боевой славы. Честное слово, там до сих пор пахло порохом.
Самые дорогие экспонаты - белый флаг с голубой каймой и фляга, наполненная водой из Тихого океана. Нам разрешили подержать эту флягу в руках.
- Действительно тихоокеанская? - переспросил Борис. И по лицу было видно, что он не очень-то уверен в заправдашности этого экспоната. Небось и не соленая - из-под крана налили...
И еще в музее - везет же людям - нам показали военно-морскую форму. Белая форменка с синим воротничком, тельняшка и черные брюки клеш с настоящим, отливающим медной бляхой ремнем. В День Победы лучший из лучших учеников удостаивается чести ее надеть и встать в почетном карауле у памятника погибшим морякам.
Мы долго стояли молча - генерал, я, Борис и еще много-много народу. В центре Белого Раста, на самом взгорке, у гранитной плиты, на которой лежал якорь, настоящий судовой якорь - его привезли сюда моряки-тихоокеанцы.
Тяжелый якорь на плите. И цветы, полевые цветы - ромашки, колокольчики... На граните, как будто на застывшем клочке моря. На взгорке дул сильный ветер. И верилось, честное слово, что за лесом, за полем, только поднимись повыше, увидишь океан.
- А вы знаете, - произнесла пожилая женщина, та самая, что рассказывала нам о герое-морфлотце, - сюда прилетают чайки...
- Чайки? Не может быть! Откуда?
- Да вот они и заявились! - радостно воскликнула женщина.
Мы замерли. Из-за темно-зеленых макушек елей взметнулись четыре белых крыла. Они скользнули над полем, приблизились к нам и прошелестели над головами. Правда, две морские чайки.
- С самого Тихого океана прилетают, верно вам говорю, - сказала женщина.
- Ну вы даете, - снисходительно усмехнулся Борис. - С канала! Канал же рядом.
И все опять посмотрели на него. Нехорошо посмотрели. А генерал даже отвернулся.
Почему так настойчиво все это снова и снова лезет в голову?
7.
Меня назначили бачковым. Есть на кораблях такая нештатная, исполняемая по совместительству должность. Называется она так от слова "бачок" - это что-то в виде кастрюли для борща, каши, компота. Судя по термину, придумана эта должность лет двести назад, в эпоху парусного флота, когда бачком величали, возможно, даже тарелку. И вот в наш атомно-кибернетический век течением времени прибило эту должность в старом наименовании.
Обязанности у бачкового незамысловатые - накрыть стол для матросов (не путать с вестовым, который хозяйничает в кают-компании!) к завтраку, обеду, ужину. Принести с камбуза первое, второе и третье - в этих самых бачках, - разлить и разложить все по тарелкам, так, чтобы было не только поровну, но идентично по вкусу и калорийности - особенно когда вылавливаешь чумичкой (половником) мясо. Тут, конечно, не без симпатий, и служебное положение каждый использует по-своему. Афанасьеву я выделил-таки самый лучший, на мой взгляд, кусок. Все, конечно, обратили на подхалимаж внимание, но виду никто не подал. "Сегодня ты, а завтра я!" - обязанности бачкового матросы выполняют по очереди. Делить борщ или компот - дело нехитрое, а, скорее, даже приятное. В "бачковстве" есть другая, очень трудная процедура - это доставка борщей и супов из камбуза к столу. Особенно во время шторма. Ты сам-то по трапу еще сваливаешься мешок мешком, а кок, словно дьявол, улыбается во всю свою лоснящуюся физиономию и сует тебе в руки горячий, до краев наполненный борщом бачок. Дифферент в полградуса - и ты уже ошпарен, как грешник в преисподней. Но главная казнь впереди - тебе надо, не держась за ручки трапа, подняться по скользким ступеням, балансируя обжигающим бачком! А ступеньки вверх-вниз, вниз-вверх. Посмотрела бы в эти минуты мама родная на своего сынка-любимца, который полгода назад капризно ковырял вилкой в домашних котлетах.
Но и эти почти цирковые трюки с бачком - еще не самое тяжкое в обязанностях бачкового. После завтрака, обеда и ужина он должен вымыть посуду. До блеска! Чтоб ни единого жирового пятнышка.
Мне посуду мыть не привыкать, дома приходилось. В один бачок налил воды, пошуровал тарелками, ложками, вилками. Теперь ополоснуть и вытереть. Схватил бачок - и на камбуз. А кок воды не дает. Оказывается, "мытьевой лимит" я уже израсходовал.
- Это, - говорит кок, - тебе не в квартире, один кран "хол", другой "гор". В море каждая кружка пресной воды на учете.
- А как же, - возмутился я, - домыть посуду? Не компотом же твоим ее ополаскивать?
- При чем здесь компот? - насторожился кок.
Я ничего больше не сказал, зря обидел человека, до последней изюминки вылизали ребята кружки.
Да... Вот тебе и "гор", "хол". А кругом, между прочим, море, и воды - хоть утопись. Но морской водой палубу разве смыть, да и то не промоешь. Вытер я тарелки, сложил в шкаф для посуды и только присел на минуту, входит Афанасьев.